Охота за куропатками во сне и наяву
Часть 1-я. Поронайское аллегро.
2. Практикант.
Признания его самого.
«Действительно, на кухне у Ани и Шуры всё так и было. Я забавлял их разговорами в ожидании Славы и Ивана, но, не дождавшись их, уговорил милых хозяек не выгонять меня в непогоду, оставив на ночь. Договорились, что они пустят меня к себе в спальню, постелив мне там на полу. Войдя вслед за ними в их комнату, я увидел справа от двери одну железную кровать, углом к ней, у стены напротив двери — другую, точь-в-точь такую же, слева — платяной шкаф, а далее — окно и столик перед ним. Окинув быстрым взглядом всю эту обстановку, говорю:
— Постелить на полу, конечно, можно. Но стоит ли? Представьте себе: то к одной из вас, то к другой в темноте под одеяло лезет моя любопытная рука; одна из вас, если и станет сопротивляется, то тихо, без лишних слов, а другая — наоборот, с криком и руганью, и думает при этом — а почему там никакого шума не слышно, что это может означать? Так что и тут без подозрений не обойтись.
— А ты руки свои не суй, куда не следует! — отрезает Аня.
— Хорошо, не буду. Можешь спать спокойно. Но ведь не сможешь, будешь беспокойно ворочаться и думать: а как там у Шуры, не слиш-ком ли подозрительно тихо? Лучшим вариантом при данных обстоятельствах, я уверен, будет такой: ставим кровати вместе, одна впритык к другой, кладём поверх матрасов одно большое одеяло, стелем простынь сверху и ложимся — вы с краю, а я в серёдке. Взаимный контроль за моим благонравием обеспечен. Можно даже свет не гасить. И в таком положении продолжим нашу милую беседу.
— А что, Ань, может сделаем так? — спрашивает Шура и обращается ко мне: — Будешь смирно себя вести?
— Обещаю ничего такого поперёк вашей воли не делать.
— Ну тогда давай, помогай нам двигать кровати, — приказывает Аня. — Не эту к этой, а обе на середину комнаты... Чтобы можно было в случае чего соскочить... Где у нас, Шур, толстое одеяло? Доставай и стели. Хорошо... А теперь, практикант, иди на кухню, подожди там, пока мы не разденемся и не ляжем.
— Слушаюсь и повинуюсь! — не скрывая своей радости говорю я и выхожу, прикрывая за собой дверь.
За нею слышатся хихиканье, громкий и возбуждённый шёпот, из коего можно понять, что Аня продолжает упрекать свою подругу в безрассудности и ни в коем случае не желает снимать с себя одежду.
— Что ж ты, и чулки даже не снимешь?
— Чулки, пожалуй, сниму, а вот бюстгальтер надену!
— Свет будем гасить?
— Пусть войдёт сперва, сам и погасит. Входи, практикант!
Я вхожу и вижу, что обе дамы уже лежат, до подбородков закутавшись в одеяла.
— Костюмчик можешь повесить в шкаф, остальное развесь, где сможешь. Особенно-то не разоблачайся, одеяльце для тебя оставили лёгкое, замёрзнешь.
— С вами, такими горячими, и замёрзнуть? — говорю я, снимая бо-тинки.
Затем наступает очередь пиджака, брюк и галстука. Открываю дверцу шкафа, достаю оттуда свободную вешалку, нанизываю в неё брюки, сверху набрасываю галстук и пиджак и убираю всё это обратно в шкаф. Расстёгиваю и снимаю рубашку.
— Повесь её на спинку стула, — подсказывает Шура, протянув в этом направлении высунутую из-под одеяла голую руку.
— Спасибо, я так и сделаю.
Стул стоит рядом со столом у окна. Я сажусь на него и стаскиваю с ног носки, искоса посматривая на лежащих дам. Глаза у той и другой, вроде бы закрыты, а голая рука Шуры остаётся лежать поверх одеяла. Вот и майка снята и повешена поверх рубашки. Снимать ли трусы?
— Ой! — неожиданно громко и пронзительно вскрикиваю я.
Обе дамы испуганно открывают глаза и уставляются на меня, стоящего перед ними абсолютно голым. А я весело продолжаю:
— Простите, резинка от трусов лопнула, и они упали.
— Вот ненормальный! Разве можно так
