тело вздрогнуло, он нарочито медленно водил кистью по коже, вызывая мурашки и заставляя прочувствовать каждое касание. Краска сохла быстро и начинала стягивать кожу.
Черная полоса перечеркнула реку. Потом снова колокольный звон в банке с водой.
— это мостик, теперь мы берем оранжевую краску... на мостике белочка... что она делает?
— хочет утопиться
— блядь, бел.
— ладно, ладно... белочка лежит на животе и смотрит на красную воду, в которой не отражается.
Все мое внимание было сосредоточенно на ощущениях. Я смогла уловить кожей как кисточка оставила маленькие черные точки-глазки, носик... а потом он стал рисовать тучи по всему телу. Живот непроизвольно втягивался, пальцами сжимаю простынь.
— знаешь какая у меня кисточка?
— умм? — мне так хотелось молчать, ничего не говорить... только приятные ощущения, приятные до озноба.
— называется «белочка»
Мягкий кончик кисточки стал очень плавно обводить синей краской мой сосок, от чего он сжался и стал крепким... потом ореол вокруг другого соска... ммм... возбуждает... еще немного краски на грудь, медленные синие тучи... я чувствую как возбуждение начинает проступать в мое тело через поры, вместе с краской... кисточка кружит по моей груди лаская и неожиданно дотрагивается до напряженных кончиков сосков... ах... непроизвольная улыбка, облизываю губы.
Вдруг его вторая рука ложится мне на лобок. Теплые мужские пальцы касаются половых губок через ткань трусиков, но не трогают... никакого движения, будто случайно положил.
— Начинается дождь — Он наносит резкие мазки по всему животу. Ровные полосы похожие на следы хлыста — Ведь что бы увидеть радугу-нужно переждать дождь, да бел?
Я понимаю что нужно хотя бы кивнуть, но не могу. Все мое внимание на руке между ног. Тонкие пальцы художника погладили лобок... тихо, как гладят кошку, когда читают газету. Я раздвинула ноги шире, пытаясь намекнуть, чтоб пробрался под трусики, но главное — я общаюсь не с ним, а с его рукой существующей отдельно от всего мира.
Мой живот полностью покрыт краской, на груди причудливые узоры... кисточка ложится на горло, и в этот момент пальцы забираются под ткань трусиков. Кажется, что он рисует шнуровку корсета на моей шее, с каждым мазком мне сложней дышать, хотя это душит возбуждение.
О как я хочу чтоб его пальцы раздвинули мне теплые губки, чтоб пробрались внутрь, дотронулись до клитора... задыхаюсь. Не могу просить, а он видит, чувствует, понимает что мне надо, но дразнит, смеется... я совсем не слышу что говорит... не хочу слышать... не надо радуги... поласкай меня, поласкай... ну же!!ну!! ты так близко!! погладь хотя бы губки... раздвинь их пошире... я сдохну... я не выдержу этой пытки... и все это говорю про себя, кусая губы, вслух-стыдно.
Он легонько цепляется пальчиками за мои коротенькие волоски на лобке, потом начинает оттягивать губки... да... да...
— и наконец, появилась радуга, шедевр закончен. Где поставить автограф?
— там где твоя рука
— здесь? — и на этих словах он касается клитора.
— ааааааааааааааааааа
Вдруг, художник отрывает с треском кусок простыни, на которой я лежу, и начинает размазывать тряпкой весь рисунок. Стирая реку, тучи, белочку. Мне так жалко стало картину!... Или что убрал руку?
Встав на пороге, он кинул коварный взгляд на меня.
— кончи бел, не держи себя... освободись.
Я мгновенно просунула руку себе между ног. Такого дикого желания кончить у меня никогда не было. Палец быстро кружился по изученным чувствительным точкам... еще пара секунд и я кончила.
Несдержанный крик вырвался из меня и стал летать по мастерской ударяясь о стены. ... Вместе с оргазмом я почувствовала какое-то душевное облегчение.
— как ты?
Села скрестив ноги, и посмотрела на него улыбаясь:
— ты знаешь, у меня сердце
