я не могла даже сесть и все прописи делала в тетрадке стоя. Папа проверил, как я сделала уроки и решил, что задание выполнено недостаточно аккуратно. На лавку меня уже класть не стали, а просто вытянули ремнем несколько раз со всей силы по красной припухшей попе. Переписав еще раз уроки я была отправлена в ванную, где мама меня ополоснула прохладной водичкой и отправила спать, несмотря на то что время было еще совсем раннее. Мне очень хотелось посмотреть со всеми вместе телевизор или почитать книжку, но я даже боялась заикнуться об этом и тихо лежала в кровати. Лежать без одеяла было холодно и стыдно, но накрыться было невозможно — при малейшем прикосновении, попа начинала пульсировать от боли всеми напоротыми местами.
Через некоторое время я уснула, но совсем скоро проснулась от голосов в соседней комнате. там разговаривали взрослые. Бабушка спрашивала у родителей, не слишком ли строго они начали поступать со мной, но папа сказал, что чем строже — тем лучше, и это только начало. Вся сжавшись от страха я боялась даже пошевелиться, чтобы они не услышали и не решили меня наказать за то, что я их подслушиваю. На следующий день я пошла в школу и от страха не смогла запомнить ничего из того что рассказывала учительница. Она заметила, что я ее не слушаю и пожаловалась на мое невнимание бабушке, которая пришла за мной в школу. За всю дорогу домой бабушка не сказала мне ни слова и только придя домой, подтолкнула меня в спину в сторону кухни и сказала — Иди, готовься! я так и знала что сегодня все снова пригодится. На кухне все было по вчерашнему — диванчик, так, клеенка. Вцепившись двумя руками за ручку кухонной двери я мотала головой и слезы летели во все стороны. Иди-иди, не тяни, — сказала бабушка, а то отец придет домой обедать, некогда ему с тобой возиться, ему еще и поесть надо успеть. Поняв, что деваться некуда, я разделась и легла на диван. Вошедший папа сразу увидел это позорное зрелище — я лежу голая и вся дрожу. Ну — с первого раза видать не поняла? все, вчера я тебя еще пожалел для начала, а уж сегодня получишь по полной и розги засвистели в воздухе. Когда я уже не могла плакать, а только обессиленно подвывала, бабушка отнесла меня в комнату и поставила в угол на колени, так как стоять я уже не могла. Каждый день повторялось одно и то же... Не то что я была глупая или не хотела учиться, но страх перед поркой выбивал все мысли из головы. Пороли меня каждый день, но однажды... Придя с работы и выпоров меня маминым плетеным ремнем от платья, папа сказал глядя на мою попу всю покрытую синяками и рубцами, — видать не понимает по хорошему, надо добавить для ума крапивки. И к вечеру, когда уже на улице никого не было, он пошел и нарвал под окнами у соседей, в запущенном палисаднике, большой пук крапивы. Крапива была уже осенняя, не очень жгучая, но папа не порол меня крапивой, он придумал гораздо хуже — на ночь на меня одели трусики и сзади напихали полные трусы крапивы. Спать мне разрешили только на спине и не поворачитваться ни в коем случае ни на бок, не на спину. Что было с моей попой утром, это была одна сплошная рана — несмотря на то что от порки у меня кожа уже была не такая нежная как раньше, а огрубевшая, но от крапивы попа была как один слошной пузырь, который к тому же еще и чесался со страшной силой!
Так меня пороли почти каждый день, только иногда, если розги или ремень рвали кожу на попе до крови, то давали ранам поджить, чтобы я могла в школе сидеть за партой и не вызывать ничьих вопросов. А у мальчишек в классе еще была привычка пробегать мимо и обязательно хлопать по попе девчонок, если бы они знали, какую боль они мне причиняли! Так меня воспитывали ремнем несколько лет и все таки постепенно добились от меня хороших отметок и полной покорности. Я росла забитой, послушной девочкой, которая боялась лишний раз рот открыть и у которой не было подруг. Я же не могла никого
