и везде скрипят матрацы под аккомпанемент вздохов и ахов, только в этой было тихо, но тут ты, как с неба свалился. Слушай! Скоро закончишь задавать свои вопросы? Случаем, ты не следователь из флотской прокуратуры?
— Нет. Те предпочитают апартаменты в престижной городской гостинице. Там не качает...
— А ты когда начнешь?
— Что?
— Качать?
— Уговорила, — невольно зевнул Лашкевич и так заработал тазом, что пружины кровати сначала издали слабый стон, а потом «запели», словно струны инструментов симфонического оркестра. Она тоже не отставала. Работая в такт тазом, она поймала ртом его горячие губы, просунула язык в его рот и так завертела им там, что Лашкевич не выдержал этой двойной сладкой «муки» и, прижав ее таз к себе что было мочи, стал извергать в ее тело весь жар своего огнедышащего «вулкана».
— Рановатенько ты «отстрелялся», — надеюсь, что это не последняя твоя «торпеда»? — хихикнула она, затыкая его рот долгим, похожим на укус, поцелуем.
— Впереди «ракетная стрельба», — усмехнулся Лашкевич, переворачиваясь на спину и усаживая ее на себя.
— Хочешь, чтобы теперь я поработала? — усмехнулась она, целуя его в ухо.
— А кто из мужиков откажется от этого? Есть даже фильм у немцев под названием «Девочки
сверху». Смотрела?
— Чудак! По-моему его уже просмотрели даже пятилетние дети. Недаром мой внук спросил у дочки: «Мама. А что там делает тетя на велосипеде?».
— Это тот момент, когда седло ее «оттрахало»? Она, бедная, там чуть столб не сломала в минуты оргазма. Помнишь, как она его обнимала?
— Конечно...
— А ты, как я вижу, непростая шлюшка. Эрудированная. Эротические фильмы смотришь. В сексе собаку съела. Может быть раскроешь свое инкогнито?
— Никакого инкогнито нет. Я работаю здесь. Уборщицей. Ну и заодно, как ты говоришь, ублажаю господ проверяющих. Такая версия тебя устраивает?
— Вполне. Только на уборщицу ты что-то не тянешь. Слишком эрудированная. Уборщицы такими клевыми тетками не бывают...
— Да и ты на адмирала что-то не похож. Те только сунут и тут же засыпают. А ты вон какой конь с яйцами!
— Спасибо за комплимент. Но ты думаешь работать или мне начать?
— Слушай! Мне в голову пришла чудесная идея!
— Но никого не застав там, ушла опять? — съязвил Лашкевич.
— А вы — грубиян, товарищ, как там вас, который внизу? — парировала она его удар. — Если будете мне хамить, парниша, то я вообще слезу, сам поскачешь с членом в кулачке. Понятно?!
— Ну, извини! Я не хотел тебя обидеть. И никакая ты не уборщица, а офицерская жена, подводница. Небось, муж уже месяцев пять, как в автономке?
— Это уже теплее, но еще не горячо. Давай сыграем в интересную игру. Вот я сижу сверху. Твой «мальчик» сейчас в гостях у моей «девочки». Мы — застыли. Можно шевелить только ими. Но кто первым дернется всем телом и заработает, тот и проиграл. Выигравшему — приз: бутылка шампанского. Идет?
— Где же его взять в этой тмутаракании? Здесь шампанское подают только в адмиральском салоне.
— Жаль. А я-то думала, что ты-то все же адмирал.
— Мичман флота я. Устраивает?! — дернулся всем телом Лашкевич и стал, как не объезженный конь подбрасывать наездницу.
— Проиграл! Проиграл! — приглушенно воскликнула она, подгоняя «коня» ударами ладошкой по его ягодице.
... Прошло не меньше часа, пока его бурная «Ниагара» не погасила «лаву», вырвавшуюся из жерла ее «вулкана». Они сникли, связанные истомой сокрушительного чувства.
— Никогда мне еще не было так хорошо с вашим братом! — прошептала она и, наклонившись, крепко поцеловала его в пересохшие губы. Он встал, принес графин с квасом из прихожей и, не найдя в темноте кружки, предложил ей выпить из горла. Он слышал, как жидкость булькала
