скажешь, если хуй уже почти в желудке. А потом грохот на весь этаж, топчан подпрыгивает, стенка трещит, болтается (потом оказалось, она картонная). Я лежу, ни жив-ни мёртв. Сейчас же на шум комендант заявится, составят протокол, а дальше за аморалку из института. И в армию, от которой я уже пять лет успешно бегаю. Я говорю: Серёга, кончай скорее, или тише. Тебе, что, учиться надоело? А ему плевать, ещё громче, потом взревел как бык в момент казни на мясокомбинате. Кто-то из них оглушительно и протяжно пёрнул. Серёга, конечно. С картохи, капусты и брюквы. Горючая смесь, он как-то нам в колхозе показывал вспышки. Простой он, открытый. Ёб твою мать, на хуй мне это всё? Знал бы...
Он слезает с топчана, обтирает хуй обрывком газеты и говорит: давай, теперь ты. — Серёга, я не смогу, меня вообще блевать тянет, я лучше за столом буду сидеть. Он говорит: хуй с тобой, хоть на полу, вали с койки, я спать хочу. Я сел, в сумке была неначатая водка, польская 0, 7. Чистая, кстати, не то что теперешний суррогат. Без закуса можно. Уже темно. Я из горла сделал два хороших бесшумных глотка. А этот уже вовсю храпит, свинья поганая. Подошёл я, захмелевший, к бляди, сел на край топчана, жопу, мечту свою, сквозь одеяло пощупал. Она радостно зашевелилась, заёрзала призывно. Нет, не могу, хоть что делайте. А надо, сказать, я уже недели три не ёбся, хуй ночами спать не давал, да и днём ходить иногда мешал. Сел я в тоске за стол и незаметно задремал.
Рассвело. Серёга встаёт и спрашивает: ты её выеб? Я говорю: на хуй выеб. А он: ты это зря, посмотри, какая тёлка, и скидывает с неё одеяло. А она «спит». — Подойди, дай ей в рот. — Пошёл ты. — Зря, смотри как хорошо сосёт. — И засовывает ей сквозь сомкнутые губы. Я думал, она оттолкнёт его, так нет же, зачавкала, на губах слюни, пена. У меня запрыгала диафрагма. И вот он вынимает свою мерзкую колбасину и брызгает ей на лицо. Я схватил польскую и начал лихорадочно дожирать из горла. Спасибо тебе за групповуху, Серёга, удовлетворил по-полной. Он вырвал у меня бутылку из рук, но там уже было кот наплакал. Теперь уже мне хорошо, а ему сверх хуёво. Отомстил я ему, свинье поганой.
Она слезла с топчана, натянула свои огромные трусищи, валявшиеся на полу, зачехлила вымена неимоверного размера, юбку пристегнула, причесалась, припомадилась, и вот уже та вполне приличная тётя-мадам, которую я снял на Лиговском. Она радостная, хихикает, порет всякую чушь, ерошит мне волосы и делает благодарный засос в мочку уха. Угодил ей, видимо. Я вежливо отстраняю её, я тут не причём. Мы выходим втроём на улицу, настроение у меня поганое, несмотря на водку, а она говорит: мальчики, если я вам буду нужна, то вы меня всегда найдёте. Я работаю на Невском в (каком-то, не помню) гастрономе. Поэтому, не бойтесь, я не заразная, справка от СЭС имеется.
Теперь понятно, почему я не выношу групповуху?
То, что я написал, не фантазия а документ. Причём, детальный.
E-mail автора: ana6186@yandex.ru
