уже войдя в ритм привычного вечернего ничего неделанья, собрался побродить в который раз по славному Страсбургу, одному ... из немногих городов, где мы остановились основательно.
Выйдя на встречу свежему апрельскому ветерку вечернего города, я решил пройтись по садику, что был разбит неподалёку от театра.
Бесчисленные тюльпаны уже закрыли свои коралловые и белоснежные лепестки. Вдали журчал фонтанчик и куда то спешили припозднившееся велосипедисты, как вдруг я увидел ЕЁ. Ирина гуляла одна, ненадолго застывая перед сверкающими витринами частных магазинчиков. Я не спеша подошёл.
— Ты знаешь. — сказала она, не оборачиваясь, видимо заметив моё отражение. — ты, пожалуй, единственный человек, которому я по настоящему рада.
— Почему так?
— Не знаю, — она обернулась и в лице её проскользнула удивительная нежность, мягкость и... не знаю ещё что, но только передо мной стояла беззащитная, безоружная девочка, решившаяся, наконец, снять с себя защитную броню.
— Какая ты красивая. Я так любуюсь тобой всегда.
Вечер и её неожиданная откровенность разрешили мне говорить это. Мы прошли в городской сад.
Я весь горел от желания обнять её, целовать, ласкать такую секси, такую недоступную такую колдовски прекрасную панночку. Но усмирял себя мыслею о Катеньке, которая скоро приедет и как это будет не хорошо по отношению к ней и, кроме того, как это не красиво по отношению к Лёше. К тому же, я был уверен, или, скорее, уверял себя в том, что Ирина не хотела такого продолжения вечера.
Она, наверное почувствовав безопасность, рассказывала о себе, о своём родном Воронеже, про своего именитого деда-купца, раскулаченного, как полагается в 30 годы, про своё увлечение музыкой, что она играла на фортепьяно, которое бросила по причине отсутствия времени на серьёзные занятия, про своё увлечение танцами.
Я рассеянно слушал, пытаясь ненавязчиво выяснить, есть ли у неё избранник.
Когда я прямо спросил об этом, она остановилась, и глядя мне прямо в глаза медленно и спокойно произнесла:
— Я свободна... всегда.
Мы смотрели в глаза друг другу и я уже знал, что не выдержу. Я потянулся рукой к её щеке.
— Ирка! Да где ты пропадаешь? Чё вы там делаете? — Алексей был явно встревожен., он бежал к нам.
— Ну, решайся — быстро проговорила Ирина — и я пошлю его...
— Нет, прости,... не сейчас-выпалил я. Выбор был сделан. Однако, я по прежнему был разделен надвое и ненавидел себя за это...
Наступала обычная гастрольная скука. Технический персонал регулярно и глубоко дегустировал местные вина. Артисты вяло занимались шопингом, явно попривыкнув к соборам и ратушам мелькающих городов.
После того странного объяснения, Леша почувствовал значительное потепление со стороны Иры. Чего, естественно, лишился теперь я.
Как-то раз, в одном из проезжих городков южной Франции, Алексей дольше обычного не возвращался в номер. Наконец, в два часа ночи, достаточно нетрезвый. он сообщил, что благодаря портвейну, наконец-то замаячила победа.
Я, раздираемый завистью и интересом, попросил отчёта.
Было видно, как Леше было приятно рассказывать о достигнутом.
— Это чума, а не девка! Мы гуляли по набережной, смотрели на ё... ых гусей-лебедей, потом я полез целоваться, а она сразу ответила! мы целовались, замерзли. Я купил портвейн... ну, выпили. Ира сказала, что у неё замерзли руки, я предложил способ их погреть. Мы зашли за куст сирени. Наша Ирка-панночка расстегнула мне ширинку запустила туда руку и, согреваясь, стала перебирать мою мошонку. Это что-то! Холодная ручка на моих горячих яйцах.! А когда хуй встал, да-Да, именно хуй, она грелась об него и тыльной стороной рук и, подрачивая, ладошками.
Я вылил тогда остатки портвейна на головку члена, Господи, там же спирт! — переборщил, жглося страшно.
И... она... Великая Русская Актриса наклонилась и взяла
