загорелые, только белые полоски показывают, насколько маленькие плавки были на тебе, когда ты загорала.
Я иду к твоему кабинету, захожу. Меня встречает холодная, ухоженная сучка. Не хочешь показывать, что ты — та блядь, что только что стояла перед камерой голая ниже пояса. Я грубо лапаю тебя. Тебе нравится, но ты еще пытаешься сопротивляться, отстраняешься... Но куда там... Мои руки сдергивают платье с плеч. Твои груди обнажены. Так приятно стоять с голыми сиськами перед полузнакомым мужчиной, рассматривающим тебя, словно товар в витрине! Ты хочешь наказания за попытку сопротивления? Мои жесткие пальцы хватают твой сосок. Ты чувствуешь, как я его выкручиваю, а потом тяну вниз. Ты уже послушна, и покорно опускаешься на колени перед своим хозяином. Ты уже течешь, не правда ли?
Я приказываю поцеловать носок ботинка, а когда ты это исполняешь, ты смотришь на меня. Уже хочется, чтобы тебя отодрали? Ну, нет! Не так быстро, похотливая сучка!..
Твоя секретарша приносит кофе. Ты все такая же элегантная, принимаешь у нее поднос. Думаешь, она не может догадаться, что ты вела себя только что как последняя блядь, что у тебя между бедрами сейчас пожар, и только я могу позволить тебе его унять?
Ты вновь поддергиваешь юбку, опускаешь декольте и превращаешься в сучку, у которой на уме лишь похоть. Ты берешь поднос, опускаешься передо мной на колени. Твои великолепные сиськи на подносе — дополнение к чашке кофе, сахарнице и кувшинчику со сливками. Ты содрогаешься от ласки — моя ладонь на твоих чудесных волосах, ты понимаешь, что выполнила все распоряжения хорошо.
Поднос слегка дрожит в твоих изящных руках с идеальным маникюром. Ты уже не женщина, ты сучка, дрожащая от бешенного желания хуя. И тебе уже все равно, куда его запихнут. Я удовлетворенно киваю, но бью ложечкой по соску — я едва не пролил кофе. Ты морщишься, но терпишь, надеясь, что если будешь покорна, тебе быстрее засунут.
Ты наблюдаешь, как я беру молочник и лью на лежащие на подносе сиськи молоко. Оно узкими дрожками стекает по полушариям, огибая соски. Но тебе уже не до утонченных ласк — тебе бы хуй в любую из дырочек... Все равно в какую...
Наконец тебе позволено расстегнуть ширинку. Ты набрасываешься на стоящий член, словно он последний в жизни. Ты довольна, что можно так глубоко его заглатывать, что твои волосы у меня в руке, и он засаживается в самое горло, глубоко-глубоко.
Ты хочешь большего?
Я толкаю тебя к диванчику. Беру тебя за лодыжки и вздергиваю ноги высоко вверх. Ты опираешься на сиденье только лопатками, вся в нетерпении. Ты елозишь, стараясь насадиться на член, а он только дразняще касается твоих набухших мокрых губок.
Я отрицательно качаю головой. Остатки твоего воспитания заставляют тебя пробормотать: «О боже, нет, только не туда». Однако рука уже тянется к члену и приставляет его к анусу. Ты закусываешь губку и вводишь раскаленный кол себе в попку. Благодарно стонешь и извиваешься на нем, а я трахаю тебя, услужливую и покорную, способную сносить подобную трепку много часов подряд. Ты чувствуешь, как я кончаю тебе прямо в зад. Ты счастлива, ты кричишь и дергаешься так, что я едва удерживаю тебя за лодыжки.
Я отпускаю тебя, и ты сползаешь без сил на пол. Рядом с тобой падают кожаные трусики с двумя набалдашниками — одним побольше, другим поменьше. Приказ недвусмысленно гласит, что тебе надо носить это до вечера — одни набалдашник в пизденке, другой — в попке. Ты тут же надеваешь кожаную сбруйку, одергиваешь платье, прячешь свои великолепные сиськи. Каждое движение отдается сладкими ощущениями в пизденке и попке. Хорошо тебе? Посмотрим, что ты скажешь вечером.
Что ты чувствуешь, когда ходишь вот так — с игрушками в своих дырочках? Ты здороваешься с сотрудниками, ты сидишь на совещании... И только я вижу, как ты кусаешь губы, оставаясь одна в своем кабинете. Посторонние предметы в
