«трактору» и продолжил путь. Только он разошелся, как раздался голос Наташи: «Вить! Давай как будто ты уже домой пришел». Пришлось и тут подчинитсься.
«Катя! Полей папе умыться!» — скомандовала Наталья и сунула Катерине неизвестно откуда добытый ею осколок крынки. «Это как будто «кувшин». Ты из него воду поливать будешь».
Витька подошел к кирпичам, игравшим роль «колодца». Осколком кирпича, изображавшим «колодезное ведро», «набрал» «воды» и «налил» в «кувшин», увлужливо подставленный Катей.
Катя стала «поливать» в подставленные Витькой сложенные лодочкой ладошки, а Витька усердно «мыл» лицо, шею, грудь.
«Идите обедать!» — позвола Наташа.
Кирпичи, изображавшие «стол», были аккуратно застелены листьями лопуха и на них были разложены крупными кусками нарезанные огурцы.
«Это «гусь жаренный» — Наташа ткнула пальцем в куски огурца. «А это — «каша"» — показала она на помидоры. Началась «трапеза».
После того как все было съедено, Наташа распорядилась: «А теперь мы будем «спать». Ты, Катя ложись здесь, а мы с «папой» — здесь».
Улегшись на лопухи у самого забора, Наташа похлопала ладошкой перед собой, приглашая Витьку лечь рядом. Витька не заставил себя упрашивать.
«Ты потрогай меня здесь» — показала она на грудь, «А потом — здесь». И рука ее переместилась на живот. «И здесь» — ладошка легла на низ живота и сползла в пространство между раздвинутых ног.
Наташа закрыла глаза, изображая «сон». Витька послушно приступил к выполнению полученных указаний: сначала поводил ладошкой по Наташиной груди, сместился на живот, а потом сунул свою руку между раскинутых Наташиных ног.
Сунул и несказанно удивился: там не было ничего такого что было у него. Все было гладко, ни писюльки, ни болтающегося под ней мешочка. Но не успел он еще все это осознать и высказать свое мнение на этот счет, как раздался звонкий шлепок по его руке, и Наташа зашипела ему в ухо «Тише, ты. Дети еще не спят!».
От такой явной несправедливости и от боли в руке Витька резко сел. Из глаз полились слезы обиды: «Как! Сама говорила, а сама дерешься!». Этого он никак не мог понять.
Наташа тоже поднялась. Приобняв его одной рукой за спину, преодолевая его сопротивление, пыталась притянуть Витьку к себе.
«Ну ты, что? Это ведь понарошку! Мамка всегда так дяде Коле говорит, когда он у нас ночует. Не обижайся! Дай посмотрю». Она взяла его покрасневшую ладошку и начала на нее дуть и поглаживать. Обида не проходила, слезы все еще лились из глаз.
Наташа теперь вытерала подолом своего платьишка Витькины слезы. Потом обняла его за спину и крепко прижала к своей грудии. Другая ее рука стала гладить его голову. Мало — по малу обида проходила, пока совсем не испарилась куда-то. Витька перестал всхлипывать и теперь смотрел на Наташу совсем без обиды, ожидая от нее дальнейших действий. Наташа снова провела своей теплой ладошкой по Витькиным щекам, стирая последние остатки обиды.
«Ну не обижайся. Давай дальше играть» — произнесла она.
... Солнце уже спускалось к горизонту, когда в вечереющем воздухе разнесся зычный голос Витькиной бабушки: «Витя!!! Домой, ужинать пора».
Витька с сожалением оторвался от игры так некстати прерванной бабушкиным призывом, и нехотя полез через забор огорода. чтобы ближним путем добраться до крыльца дом. Наташа подошла к нему, обхватила за шею и с жаром чмокнула в щеку. В обеденном зале уже был накрыт к ужину стол: легким парком дымилась на блюде горка вареной картошки, на другом блюде разлеглась украшенная кольцами лука селедка, щекотал ноздри ядреный запах свежего подсолнечного масла. Все уже сидели за столом, когда Витька вошел в комнату. Взобравшись на стоявший рядом с бабушкой предназначенный ему стул, Витька громогласно объявил: «Я женюсь!». В комнате повисла тишина, а потом раздался гомерический хохот. Вытирая выступившие от смех слезы, папа спросил:"И на ком
