оргазм и стыд распирали меня. Зрители не собирались уходить, явно дожидаясь окончания работ.
Вадик принялся за проработку деталей. Я боялась, что он будет рисовать что-то подробное на сосках, и тогда... Страшно подумать: — ). Мне в голову полезли вдруг очень острые и ясные воспоминания об оргазме посреди Ялты, среди людей. Мне казалось тогда, что весь мир сосредоточился у меня между ног, и ВСЕ смотрят ТУДА, а взгляды просверливают меня изнутри насквозь...
Но соски Вадик миновал. Он покрыл мне краской шею и затылок, и подобрался к лицу. Я замерла в жутком ожидании — снимут с меня трусы или нет. Трусы на голове я воспринимала, как последний островок одежды, отгораживающей меня от Ужасного (при отсутствии трусов на бёдрах: — ). Вадик провёл щекочущей кистью по моим щекам, губам... взялся за резинку трусов и эффектно снял их! Раздались аплодисменты и одобрительные возгласы. Я, ошарашенная светом и всем вместе: — ), вначале не открыла глаз, но через мгновение не выдержала — открыла — и увидела прямо перед собой залитые солнцем кусты, ограду, а за ней — человек семь мужчин, аплодирующих и улыбающихся мне, как голливудские звёзды! Их взгляды проникли в меня, как стрелы, и...
Я почувствовала «там» неумолимое приближение взрыва, умоляюще посмотрела на Вадика...
Он понял и стал между мной и зрителями.
Этот оргазм я перетерпела, сцепив зубы и ничем не выдав себя — наоборот, вымученно улыбнулась зрителям (при этом подсохшая краска на щеках натягивала кожу).
Тихий и подавленный оргазм взрывался и мучил меня несколько раз — когда Вадик случайно задел рукой сосок, и когда начал красить уши — мою любимую эрогенную зону. Я вела себя молодцом — ничем себя не выдала: — ). Потом, когда Вадик стал красить веки, я закрыла глаза. Ноги ослабели, я едва стояла. Внизу живота щекотало и болело.
Потом Вадик собрал мне волосы в тугой узел и покрасил их, потом прошелся корректирующими штрихами по всему телу... Готово!
Вадик нарисовал на мне карнавальный бело-красный костюм-домино: одна половина тела — белая, другая — красная, с потрясающими узорами и блестками по поверхности. На лице (я потом увидела, когда посмотрела в зеркало) — венецианская маска-лилия; волосы покрыты разноцветными узорами. На всей мне не было ни одного незакрашенного участка, кроме глаз: — ).
Он эффектно презентовал свою работу, хулиган; зрители вновь зааплодировали, выражая одобрение его искусством и моей красотой: — ) Я стала смущенно осматривать себя; когда взгляд упал на голую грудь, а потом на бёдра без трусов — мне опять стало жутко, и опять внизу зашевелился будущий взрыв. Но ощущение, знакомое, наверное, только моделям бодиарта: что ты — уже не совсем ты, а игрушка, вещь, что твоя душа переселилась в куклу, — придало мне отчаянного озорства, я стала кокетливо вертеться — и впервые подала голос, испугавшись при этом его звука: — ) — он оказался не мой, а тоже кукольный — хриплый и ненастоящий. Я перевоплотилась в эротическую карнавальную куклу: стала исполнять какой-то кукольный танец, отвешивала зрителям поклоны... и добилась того, что зрители напросились со мной фотографироваться.
Все было, конечно, очень пристойно: никто и не думал меня трогать (как-никак, имел место священный пиетет к творению художника: — )... но оттого, что открылась калитка и ко мне — голой и раскрашенной — стали приближаться незнакомые мужчины, а затем и стали совсем рядом со мной, — меня, разноцветную куклу, стали вновь подмывать знакомые волны, а сердце заколотилось, как сумасшедшее.
Тут из дому вышел Дима.
Он видел, конечно, раньше маму голой, но... не раскрашенной и не в компании незнакомых дядей. Мне стало невыносимо стыдно и тревожно. Но он, увидев меня, с широко раскрытыми глазками крикнул по-русски «Мама, какая ты красивая!», и побежал ко мне. Вадик перевел; все умилились,
