извивающееся тело.
— Сильнее, — громко застонала Кира.
Но я лишь замедлил движения. Я брал её очень нежно, любя, осыпая влажную кожу груди и живота бесконечными поцелуями. Кира стонала, словно от боли, и шептала:
— Нет, нет... сильнее! Прошу тебя...
Обычно Кире было достаточно чьего-то большого твердого члена в попке, чтобы кончить. Но сегодня все было иначе. Её болезненные стоны резали мне слух, и я заткнул её рот глубоким, нежным поцелуем.
Кончили мы одновременно.
Я бережно обтер её простыней и, обняв пышущее жаром тело, лег рядом.
— Никогда больше так не делай, — дрожащим голосом сказала Кира, отворачиваясь от меня. — Никогда, ты понял?
— Никогда, — согласился я, поглаживая её плечи.
Впервые за долгие годы она заснула на моих руках. А я долго не мог погрузиться в сон, вспоминая, как же мы с ней ступили на этот путь...
Когда-то мы с Кирой были маленькими, невинными, глупыми детьми. Когда-то очень давно. Настолько давно, что я почти ничего не помню из того периода своей жизни.
Первым изменился я, впервые осознав, что любовь, верность, долг — чушь, которой взрослые забивают головы детям, чтобы они послушно себя вели. О какой верности может идти речь, если каждый человек на свете стремится лишь к собственному благу? О каком долге, если слова в наше время ничего не значат? А о любви вообще не может быть и речи, она по сути своей глупа.
Единственной, кому я верил, кого любил и кого никогда бы не предал, была моя сестра. Она была моей второй половинкой, предать её — как предать самого себя. В общем-то, даже в моих искренних чувствах к Кире был вполне здоровый эгоизм. А Кира летала в облаках, веря в свои придуманные идеалы. Она писала красивые песни о настоящей любви и трогательно надеялась, что однажды она найдет свою судьбу.
Неудивительно, что на тот момент мы как бы отдалились друг от друга. А потом с Кирой что-то произошло. Я до сих пор не знаю, что это было. Но факт остается фактом: Кира изменилась. Из наивной девочки она превратилась в... собственно, в кого она превратилась? Тогда мне казалось, что в умную, взрослую девушку. Теперь я думаю, что в похотливую и совершенно безнравственную шлюху.
Что бы я не думал о Кире, я знаю, что она, при всей своей продажности, не разменивается на мелочи. И, ложась под какого-нибудь крутого парня, она чего-то добивается. Чего-то важного для неё.
Но это теперь я понимаю. А тогда мне казалось, что Кира совершенно слетела с катушек. Мне не нравилось, что она спала с каждым вторым парнем в нашей школе. Мне не нравилось её увлечение жестким сексом. Мне, в конце концов, не нравилось, что в погоне за удовольствием Кира ненароком могла угробить себя. Все-таки тяжело, когда сестра-близняшка убежденная мазохистка. Однажды по просьбе Киры, я залечивал глубокие раны на её спине и мазал гелем многочисленные синяки, полученные во время занятий вот таким вот сексом. Кира извивалась в моих руках и почти кончала от моих прикосновений к свежим ранам.
Я закусывал губы и спешно выбегал в ванную, чтобы избавиться от неправильного и совершенно отвратительного возбуждения. Выходя, я наталкивался на насмешливый взгляд сильно накрашенных карих глаз и упорно старался не смотреть на искусанные розовые губы.
Однажды я не выдержал. Я развернул Киру к себе лицом и впился в её губы. Она задергалась, пытаясь вырваться, но я навалился на неё, прижав израненной спиной к грубой ткани дивана. Она выгнулась, сладко застонала, но все так же пыталась отпихнуть меня. Я не обращал на это внимания. Мне было все равно — хочет она того или нет. Для меня было важно, что этого хочу я.
Я изнасиловал Киру. Собственную сестру. И, самое ужасное, я был готов отдать душу дьяволу, чтобы это повторить.
К моему удивлению, дьявола звать не пришлось. Кира сама откликнулась на мой безмолвный призыв. И, хитро сверкая глазами, она своим
