еще бывает очень приятно, когда встаешь в ванной на четвереньки и подставляешь под тугую струю попочку. Струя бьет и между пухленьких половинок, и в промежность, и, опять же, если извернуться, в мою милую розочку.
Тут я почувствовала, как влажно и горячо вдруг стало в моих трусиках, и от этого гулко забилось сердечко и даже потемнело в глазах. Бубнящий о венчиках, пестиках и тычинках голос ботанички давно потерял свою речевую детерминированность и превратился в звуки далекого блюза. К окнам склонялись ветви покрасневшего клена, сквозь крону которого просвечивали голубое небо и белые облака. Я сидела на задней парте одна и у самого окна, поэтому не очень опасалась, что на меня кто-то будет смотреть, да и не способна уже была сильно задумываться об этом.
Правая рука держала ручку над тетрадкой, но что там было записано десять минут назад, я не смогла бы сказать и под пытками. Я должна была оставить правую руку на месте — эта конспираторская мысль возникла, наверное, в спинном мозгу, потому что головной почти отключился. Левая рука потихоньку отправилась прямо в трусики. Коротенькое платьице мешало этому мало, но вот сами трусики с их резинкой не давали возможности расположить руку между ног удобно. Какое-то время я ласкала свою розочку через тонкую ткань трусиков и очень быстро достигла необычайно сильного возбуждения.
Сказывался сексуальный голод последних трех дней, а также и необычность места, где я совершаю свои, прямо скажем, развратные действия. Потом непреодолимо захотелось непосредственного контакта кожи пальцев с лепестками моей розочки и жутко напрягшимся клитором, и я засунула руку в трусики сбоку. Это не было трудно, поскольку спереди мои трусики представляли собой довольно маленький треугольный лепесточек, не закрывавший верхнюю часть лобка, которую я регулярно подбривала. Помню, мама очень неохотно согласилась с моим выбором трусиков, когда мы покупали одежду перед школой.
Все-таки головной мозг немного работал. Иначе я бросила бы ручку и вцепилась бы правой рукой в свою грудь, в свои соски. Погружение пальчиков в горячую влагу вызвало такой прилив сексуального возбуждения, что от возникших во влагалище вибраций задрожала парта. Как бы хотелось мне сейчас, чтобы пустота внутри меня заполнилась чем-то большим и плотным! Но рука по-прежнему лежала на тетрадке, удерживая ручку сжатыми до посинения пальцами.
Я прижала шарик к бумаге, и рука сама начала вырисовывать мелкий график безумно напряженного процесса. Пошевеливая плечами, я достигала трения тканей одежды о мои соски, и на графике тут же отражался очередной всплеск зажатых эмоций. Единственное активное движение, которое я могла себе позволить, — это движение пальцами левой руки, и именно через них выплескивалась вся дикая энергия, накопленная за три дня юным девичьим организмом.
Ни к чему было сейчас растягивать все это удовольствие. Вперед и вверх — в пропасть безумного наслаждения! После, пошатываясь от пережитого и прочувствованного, я побреду к дому с неисчезающими мыслями о наготе в прихожей и продолжении более спокойных, но также приятных наслаждения в ванной.
График мелкими зубчиками устремился выше, вот резкий всплеск! Потом два подряд и резкий спад! Потом еще три всплеска с интервалом в две секунды! Шарик отрывается от бумаги, но спинной мозг не позволяет ручке выпасть, чтобы нечаянным стуком это падение не привлекло ко мне совсем ненужного сейчас внимания.
Сидеть на траве было неудобно, и я передвинулась к дереву, чтобы навалиться на него спиной. При этом я неосознанно несколько развернулась, и теперь огромный фасад здания почти нависал надо мной, глядя на мою распростертую фигурку сотнями окон. Дом словно совершал надо мною это приятное насилие. Да, насилие, — вот чего еще мне стало не хватать в сексе. Несколько надоело совершать все самой, хотелось,
