блаженные мужъя,
С ним оставалися друзья.
Его ласкал супруг лукавый:
«О, необрезанный юнец»!
И тот, чей сник давно конец.
И рогоносец величавый,
Кого наебывали жены,
Ялдой Омегина сражены.
Бывало, он еще в постели,
К нему записочки несут.
«Что, приглашенья? В самом деле»!
Три бляди на вечер зовут.
Там будет бал, там пьянка, праздник, —
К кому поедет мой проказник,
С кого начнет он? Все равно!
Всех усладить ему дано!
И он, позавтракав сметанкой,
Чтоб одубело хуй стоял,
Соседских девок разминал.
И ждал, когда начнется пьянка,
Пока недремные часы
Не позовут надеть трусы.
Уж темно, в санки он садится.
«Пиздуй, мудак», — раздастся крик.
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Мими поехал он уверен,
Что муж ушел, открыты двери.
Вошел, вхуярил литра два.
И ну ей хуй в пизду совать.
Под ним кровать трещит, трепещет.
Бабец в соку прикрыла глаз.
Омегин, знай, сандалит хлеще.
Вот это масть, вот это класс!
Она торчит, она в экстазе.
Омегину же в самом разе.
Но он спешит, другое дело
Его зовет и он идет.
Как любит он нагое тело
И вздутый спермою живот.
Театра страстный почитатель,
Обворожительных актрис,
Незримый гражданин кулис,
Омегин ебанул к театру,
Чтобы получше разузнать,
Как вздернуть нынче Клеопатру
И Лиру яйца показать.
Чтоб не приебывался старый
Своим членякой — тряпкой вялой.
Мои богини, вы мне рады?
Внемлите мой пропитый глас.
Все те же ль вы? Другие бляди,
Сменив, не заменили ль вас?
Театр уж полон, ложи блещут,
В партере водку кто-то хлещет.
А вон целячка вся в соку
Лежит на сцене на боку.
Одной рукой пизду прикрыла,
Другою медленно манит.
И вдруг как вспрыгнет, как взлетит.
Все на нее воротят рыла.
Она ж: то раком стан согнет,
То быстрой ляжкой ляжку бьет.
Все тащутся. Омегин входит.
Пиздует прямо по ногам.
И свой бинокль скосясь наводит
На груди незнакомых дам.
Взглянул, скривил свое ебало:
«А клевых баб по ложам мало».
«Хуйня», — сказал он и понес, —
Ебал я в рот такое блядство,
Уж если хочется ебаться,
В пизду засуньте толстый нос.
А мне нужна в соку бабец.
Неужто я не молодей»?!
Изображу ль картину верно?
Уединенный кабинет,
Где мод воспитанник примерный
Одет, раздет и вновь одет.
Второй Соловский моей Евгений.
Боясь различных заражений
И сифилических простуд,
Он в ванной сколотил уют.
Он три часа залупу чистит,
Он с мылом кожицу дрочит,
Он перед зеркалом «артиста»
Трясет в руке и все молчит.
Такая, братцы, гигиена.
И, я считаю, это верно.
Отмыв головки болтик крупный,
Омегин двинулся на бал.
Распространяя дух залупный,
Красив, силен и так удал.
Вот наш герой подъехал к сеням,
Вхуярил прямо по ступеням.
Вошел и смотрит восхищенно:
Летают ножки милых дам,
Так и крича: я все отдам.
Глазеют мужики влюбленно,
Кругом и шум и суета —
Толпа развратом занята.
О, ножки, ножки, что за чудо!
Каков бы ни был женский ум,
Но ножки — главное их блюдо.
О, сколь рождают сладких дум!
Бывало, я совсем мальченкой
Уже стремил глаз под юбченку.
А там, глядишь, и в темноте
Я страстно лапал женщин ноги.
О, что за счастье! Боги, Боги!
Теперь я, братцы, импотент.
Но как ни тяжко это горе,
Баб у меня бывало море.
