сказать. Он безропотно дал стащить с себя штаны. От одной этой процедуры и от предвкушения того, что должно случиться, член задеревенел. Да, нужно сделать все ласково! Но как? Меня трясло! Я ставил его раком, а он не понимал, чего я от него хочу.
— Не выламывайся, шлюха! — орал я, а в ухо ему шептал: — Раздвинь задницу, малыш, иначе больно будет! Кое-как на полголовки мне удалось втиснуться в его зад. Спасло то, что смазка обильно выделялась. Дальше было не пройти! Он сжался и тихо выл.
— Ну, пожалуйста, расслабься, я должен тебя трахнуть! Помоги мне! — я шипел ему в ухо, все больше распаляясь и злясь, что ничего не выходит.
— Грязная потаскуха. Нравится, что тебя трахают? — Я шумел, что было силы, а сам старался хоть как-то войти в него. Он сопротивлялся, уворачивался, но на меня опять накатило, понесло, опять ушел контроль, и все стало, как в жизни — я стал реально насиловать. Резким толчком я вогнал член на половину длины. Парень дернулся, замычал, а я, вынув член почти полностью, повторно вогнал его целиком. Он грохнулся на живот, вцепился в ватник, задеревенел, а я, обхватив его за живот, метался на его спине, все больше теряя рассудок. Краем глаза я видел, как рожа Брута втиснулась в шалаш, но то, что он видел — он должен был увидеть!
Я продолжал врываться в податливое тело, которое перестало сопротивляться вторжению, и уже ничто не могло меня остановить:
— Бл$дь, сучка! На — тебе! На! На!
Парень перестал сжиматься, и мы вместе с ним неумолимо неслись к кульминации. С диким ревом я ворвался в него последний раз, вжался, застыл, и резкими толчками стал заполнять его нутро семенем. Привел меня в себя срывающийся голос Брута: — И что же мы теперь жрать станем?
— Ладно тебе, не вопи! Не знаю, что на меня нашло. Как-то само собой получилось. Пошли отсюда! — Я вытолкал его из шалаша.
— Бугор, ты рехнулся! Да, нам теперь ни за что не дойти! А может — х$й с ними, с правилами да законами? Может все же и опущенного сожрем?
— Нет, никогда! И тебе не дам! Как-нибудь выживем! — Я глядел в сторону, боясь, что Брут догадается, зачем я опустил парня.
— А-а-а! — Брут в сердцах пнул ногой по пню. — Ну, сука! Ладно, если уж не сожрать — то хоть оттрахать его как следует! — он резко рванул к шалашу.
— Стой! Он, наверное, весь в крови! У него это в первый раз было! — Я дернул Брута за рукав, но он резко обернулся: — Не трогает! Хоть в крови, хоть в сперме — я трахну его сейчас! — Он нырнул внутрь шалаша.
У меня все похолодело. Я знал, что закон на его стороне — после того, как я, старший, опустил новичка, пользоваться им может и он. Я не мог нарушать ЭТОТ закон! Но там лежал МОЙ парень, и сейчас ЕГО будет насиловать и терзать Брут. Я со всей силы вогнал кулак в дерево. Он МОЙ! МОЙ! Из шалаша раздался сдавленный крик: — Кусаться вздумала, шлюха? Я урою тебя, сволочь! — Потом резкий удар, еще один. Кровь ударила мне в голову. Одним рывком я вырвал Брута из шалаша: — Пошел вон!
Тот медленно поднялся, сузил глаза:
— Что-то с головой у тебя стало твориться, бугор! Он — мой, и ты это знаешь! Ты уже испортил эту корову, а теперь законы нарушаешь! Да и бугор ты только там, на зоне. А здесь нас двое, и лучше бы тебе не перечить мне! — Он медленно достал нож. — Не советую!
Я знал, что ножом он орудует мастерски, и знал, что мне придется нелегко. Но решиться все должно именно сейчас — вместе нам дальше не жить! Парня я ему не отдам! Я достал финку.
— Ого! Потягаться решил? Ну, что же, флаг в руки! — Он двинулся ко мне, кошачьим шагом, а я ждал его, следя за каждым его движением. Поймал он меня на своем коронном обманном движении слева снизу. Я поддался, и тут же получил справа кулаком в лоб. Потемнело в глазах, и я пропустил тычок ножом в плечо! Хреново! Так он меня доконает. Краем глаза я видел то,