нашего путешествия — кафешки на противоположной стороне Невского, а он уже успел представиться по фамилии (простая русская фамилия, — помню, но называть не буду). Рассказал мне, из какого он города (провинциальный городок средней полосы России), кто из родных у него там остался, какие сложные у него с ними отношения, как рано он узнал некоторые стороны жизни, как дивно счастлив он был в армии — вокруг огромная масса юных и «голодных» мальчишек, но как недолго продолжалось это ослепительное счастье. Почему-то крайне недовольное этим грубое и нечуткое командование поспешило засунуть его в госпиталь и быстро комиссовать по психиатрической статье «Расписания болезней и физических недостатков»... Как он устроился работать в торговлю, но — по мягкосердечию своему — оказался непригоден к работе с материальными ценностями, как устроился работать в автопарк диспетчером — и теперь очень доволен своей работой — вокруг масса мужчин, которым он должен отмечать путевые листы... Запах его духов был совершенно одуряющий. Боковым зрением я всё время ощущал справа от себя направленный мне прямо в лицо пристальный, неотвязный, пронзительный взгляд голубых глаз! И всё это время мой правый бок чувствовал легчайшие, но неотступные касания, поглаживания, прижимания... Кошмар! Чувство, будто весь Невский только в нашу сторону и смотрит... Мы, наконец, вошли в кафешку. Много народу. Очередь. По случайности, быстро нашли два свободных места рядом за столиком. Сели.
— Вы-ы не у-угости-ите ме-еня? А-а то я что-то сего-одня не при де-еньгах...
— Дда, кконнечно...
Судорожно роюсь в карманах...
— Спа-аси-ибо! Вы о-очень до-обрый ма-альчик! — и рукой нежно-нежно провёл мне от затылка до поясницы... и даже несколько дальше... гораздо дальше...
Кажется, на нас уже начинают оглядываться... И тут я взял да и сбежал. Из последних сил вдруг вскочил, и бросился к дверям, на ходу пробормотав сквозь зубы что-то совсем невразумительное, о делах, о необходимости торопиться... Мы виделись с ним несколько раз, случайно, как правило, по вечерам, в центре города, он возникал неожиданно рядом, всегда первым окликая меня. И всегда — этот пронизывающий до глубины души взгляд голубых глаз маленького ребенка... И всегда — этот совершенно одуряющий запах духов... И всегда — эта ярко-пёстрая одежда... И макияж... И манеры... И голосок — высокий и сладко-тягуче-напевный. И лёгкие касания рук, прикосновения, поглаживания — от которых сразу мурашки разбегались по коже, и стремительно твердело между ног... Однажды он возник, когда мы шли вдвоем с другом... Мне было жутко неудобно... А друг потом сказал мне:
— Не советую тебе поддерживать такое знакомство! Это — явная женщина, и очень вульгарная!
А потом был жаркий июль, на самом излёте белых ночей... Я работал в ночную смену, в середине ночи выдалась пара свободных часов, решил прогуляться по Невскому... Как сейчас помню себя того времени — грива чуть вьющихся каштановых волос, клетчатая рубашка с короткими рукавами расстегнута, вытащена из джинсов, и концы её завязаны узлом на животе... Несмотря на глубокую ночь, было довольно много народу. Жара и духота. Желтые мигающие светофоры. Редкие ночные машины... А морда — совсем-совсем мальчишечья! Как всегда, он возник неожиданно. Мгновенье назад — не было. И вот — есть!
— При-иве-ет! Ты ку-уда?
На этот раз на нём ярко-голубые обтягивающие джинсики и оранжевая гипюровая рубашечка с короткими рукавами. Тот же певучий голосок. Та же манера непрерывного поглаживания, касания... И, как всегда, быстро погружаешься в какой-то туман. Не очень ясно понимаешь, что он говорит, что отвечаешь ему ты... Только сердце стучит как бешеное, будто хочет вырваться из груди,... мурашки расходятся по телу, и ещё этот кошмарный бугор, вдруг вспухший у меня на джинсах
