люблю, именно этому расширению и достается больше всего моих плеток и похлопываний.
Иногда Ниночка пробует проявить строптивость, но рабыне это не позволительно (можно просить). Подавляя непокорство, я крепче захватываю ее левой рукой за волосы, а правой оглаживаю строптивую несколькими ударами плетки. Этого обычно хватает. Нинка покоряется, последующие удары плеточкой уже почти ласкающие, я ослабляю хватку за волосы, и к обоюдному удовольствию, Ниночка вновь допускается к облизыванию члена. Мне часто кажется, что обхватывает она его губками после наказания более жадно и сладостно, чем до наказания.
Поясню, как я понимаю истоки таких игр. Вполне очевидно, что в далеком прошлом прабабушки теперешних женщин многократно становились добычей разъяренных (битвой, охотой, празднованием) мужчин. Покорность дикой воле воина не только частенько спасала им в этой ситуации жизнь, но и способствовала получению здорового потомства. Такие эмоциональные события не могли не оставить след в подсознании ныне живущих мужчин и женщин. Отсюда, как мы, будучи некогда дневными животными, подсознательно, продолжаем бояться темноты, например, ночного леса, также мы жаждем испытать волнующие ощущения из жизни наших далеких предков: ярость битв и чувство полного обладания (или рабского подчинения). Естественный образ мужчины при этом отвечает образу мощного воина, которому не нужны никакие дополнительные устройства (типа связываний, кандалов и п), чтобы принудить женщину к повиновению.
Чтобы продлить игру, я в последний момент отдергиваю Нинкины губки от моего готового преждевременно излиться орудия. Голова Ниночки при этом запрокинута назад, а губы ее такие мягкие, теплые и ждущие, ротик полуоткрыт, глаза сияют — никогда не мог решить, когда ее глаза сияют ярче и сильнее: в эти ли минуты, или когда она дергается подо мной в классическом оргазме.
Я врезаюсь ей в рот длинным глубоким поцелуем. Нацеловавшись, снова берусь за плетку. Ниночка понимает и быстренько обхватывает член губками — наша сладострастная игра продолжается.
Когда опасность извержения усиливается, и перерывы на поцелуи уже не помогают, я приказываю покатать себя. Нинка это называет игрой в лошадку. Она становится на колени около кровати, опершись на нее локтями (вариант, ложится животом на кровать — но он чуть менее удобен). А я устраиваюсь на ее «крупе», слегка сжимая коленями бока моей лошадки. Мой вес приходится на бедра, ей не тяжело, а член торчит в воздухе, ни с чем не соприкасаясь, обеспечивая возможность продолжения игры. Нинкино тело начинает играть подо мной, а я активизирую ее движения плеточкой. При игре в лошадку удобно стегать рабыню как по плечам, так и с отмашкой назад — по бедрам и попе. Ниночка частенько подыгрывает, делая вид, что ленится, она провоцирует более сильные с оттяжкой удары плетью по бедрам и попе. Иногда я увлекаюсь и начинаю стегать ее сильнее, чем, возможно, следовало бы. Но в роли лошадки Нинка вполне покорна, ей трудно проявить непокорство, а если она все же начинает проявлять строптивость, то плетка быстро приводит к покорности. Поэтому упругое вкусное женское тело сладострастно играет подо мной ровно столько, сколько я захочу. Естественно, я не переигрываю. Когда вижу, что она устала и сильно вспотела (а плетка по потному телу бьет больнее), я слезаю с моей лошадки и отсылаю ее в ванну. Пока Ниночка смывает пот, я тоже слегка остываю, и можно продолжать игру. Кстати, игра в лошадку весьма эффективна, если женщине мешают какие либо посторонние отрицательные эмоции, сочетание физической нагрузки и сексуальных ощущений обычно способствует более быстрому снятию отрицательного настроя. В этом случае иногда полезно покататься на лошадке подольше.
Отмечу, что сексуальный мотив женщины-лошади отнюдь не оригинален, он легко прослеживается уже в древних мифах. Так,
