— Дядя, ты потрешь мне спинку?
Улыбается, стервоза, смотрит хитро вполоборота. Женское коварство в тринадцать лет... она знает, как сильно я ее хочу и как возбуждаюсь от одного вида ее голых плеч. Невинная и дерзкая забава... высунувшись чуть-чуть из пены, дразнить мужчину обнаженной спиной, давая простор для фантазии и в месте с тем — никакого намека. Просто племянница обращается к родственнику, который для нее не мужчина, а так...
Хотя родственники мы еще те.
Уже который год она растет перед моими глазами. Уезжая и возвращаясь в город, я первым делом иду в дом к своему кузену. Крепкий мужик. Ручищи у него что два молота. И с любой техникой он на ты... разберет и соберет хоть трактор, хоть самолет. Он рад меня видеть... пожалуй, я единственный человек в его окружении, кто не попрекает ни женой-идиоткой, ни неоконченным университетом.
И всегда мне навстречу выбегает она. Сначала неуклюжий младенец, потом костлявый подросток...
Но однажды дверь мне отворила маленькая красавица. Я словно прозрел. Поперхнувшись и пробормотав что-то о срочных делах, я протиснулся мимо нее в комнату. Наши тела соприкоснулись. По моему телу будто пробежал электрический разряд. И с этого момента она начала видеть во мне мужчину. Видеть — и дразнить всеми возможными способами. Ей нравится чувствовать власть надо мной. Нравится дергать за невидимые ниточки, видя, как здоровый мужик истекает похотью, но бессилен перед своим желанием. Ведь она — моя племянница. Впрочем, только с юридической точки зрения.
Когда кузен привел Мышку домой, его мать — моя тетка — возненавидела будущую невестку с первого взгляда. Мышка была не наших кровей, а семья блюла обычай, заложенный поколения назад. Кузен дрогнул, но не отступил. Дядька рвал на себе волосы и грозился лишить наследства. Кузен только мрачнел с каждым днем, бросил учиться и пошел работать в порт. Потом грузчиком в магазин. Потом мастером в гараж. А через семь месяцев, захватив свою беременную жену, отбыл в другой город. Тетка три дня пролежала на своей широкой кровати с почерневшим от слез лицом. Недели две спустя ее ожидал новый удар... кузен позвонил из какой-то дыры и прорываясь через шум помех, сказал ей, что она стала бабушкой.
— Я знала, что она брюхатая уже когда увидела ее в первый раз! — Вопила тетка нечеловеческим голосом. — Это не твое дитя! Ты смерти моей хочешь, подлец! Чтоб глаза мои больше не видели ни тебя, ни эту потаскуху!
Теткино желание, увы, сбылось. Кузен вернулся в наш город через год с небольшим на похороны матери, неся на руках очаровательное большеглазое создание. Племянница пошла, как говорится, не в мать, не в отца, а в заезжего молодца. Явное несходство с родителями наблюдалось еще в младенческом возрасте. И чем дальше, тем больше. Но кого-то она мне все-таки напоминала. Этот поворот головы, эта мягкая походка...
Нет, нет! Не думать о ней, не думать! Иначе во мне просыпаются совсем не родственные чувства.
Кличку ее матери придумал я. Серая, маленькая, с куцым хвостиком волос. Как такую называть? Только Мышкой. Молчаливая, как мумия фараона, и явно немного не в себе. Увлекалась она йогой, оккультизмом и прочей дребеденью, зато в домашних делах отличалась редкой ленью. В первый раз я увидел ее, когда кузен вместе с ней пришел проведать меня в больницу.
— Привет! — Широко улыбнувшись, он перешагнул порог. Скромной тенью сзади него в палату просочилась Мышка. — Знакомьтесь. Это моя будущая жена. А это...
И он понес обычную чепуху, которую полагается говорить в такие минуты. Кузены... Но растем как родные братья... Однажды он вытащил меня из болота, я ему жизнью обязан... А вот теперь видишь, попал в передрягу, какие-то подонки оглушили... Частичная потеря памяти...
Слушал я его вполуха. Лицо Мышки было мне знакомо. Но голова трещала так, что напрягать память было просто невозможно.
