засвистели и загикали. Ляна стояла босиком в золотой листве, купаясь в солнце и в мужском восторге. Соски ее выпирали большими бутонами, упругими и набухшими, как почки «сумасшедших» каштанов, которые решили, что на дворе весна. Роскошная ее грива, разметавшись по плечам, мерцала густой медью в тон осени.Груди у Ляны были большие, тугие, как мячи, и горделиво целились вверх и в стороны. Даже если бы Ляна была полностью голой — она не могла выглядеть сексуальней, чем сейчас, в черных джинсах со стразами, с босыми ступнями и контуром тела, натянутого, как тетива. Жмурясь от солнца, Ляна позировала перед камерой, выпячивая пружинистую грудь кверху, к свету. Один из парней достал маркер и подошел к ней; Ляна ойкнула, вывернулась, но тут же подставилась ему — и тот стал рисовать на ней замысловатый узор.Головастиков скрипел зубами, глядя, как ключица, грудь, а затем и шея, и спина Ляны покрываются черным плетением. Обрисовав ее и обфоткав со всех сторон, парни снова призывно загудели. Ляна отказывалась, закрыв лицо руками. Один из ухажеров подошел к ней, обнял ее за плечи, взялся за пуговицу джинсов и расстегнул ее.Ляна с визгом и смехом оттолкнула его, и тот свалился в листву, — но двое других подошли к ней, обхватили ее руками, заелозили по ней — по бокам, по груди, по животу, крепко удерживая ее и стягивая джинсы вниз...Головастиков сидел, подобравшись, как собака в засаде... Вдруг Ляна вскрикнула.Ее крик тут же утонул в смехе, ноющем, как плач, — но Головастиков уже выскочил зверем из берлоги, весь в листьях, и закричал: — Она же не хочет! Вы же видите, она не хочет! Оставьте ее в покое!Эффект его появления был оглушительным: ухажеры отпрыгнули от Ляны, как от тигра, а сама Ляна взвизгнула, прикрыв груди. Расстегнутые джинсы сползли с нее, открыв кружево трусов.Опомнившись, парни перешли в наступление: — Ууу, Васильиваныч! Начальство из кустов! А где Петька? Вы хотите принять зачет? А по какой паре? А вас возбуждают женщины?Растерянная Ляна всхлипывала от смеха, трясшего ее по инерции. Головастиков и сам растерялся; он хотел что-то сказать, но сник и ссутулился.Ляна стала одеваться. Парни меж тем раззадорились; один из них подошел к Ляне и обнял за ее голые плечи: — Лянусик не хочет одеваться, правда? Лянусик хочет наоборот, Лянусик хочет раздеваться, — и вновь потянул с нее джинсы. — Не надо, — попросила Ляна. — Оставьте ее, — вдруг твердо и глухо сказал Головастиков, подойдя к ним вплотную.Никто никогда не слышал от него таких интонаций. — ... Отойдите от нее, быстро! Не переживайте, Ляна, я не смотрю на вас. — А чего вы тут ваще... раскомандовался! Это не ваша собака!... Я понимаю, что вы типа препод и все такое — но если ты, блядь, не... — Юрик! — оборвала его Ляна. — Хватит. Пойдем.Она сбросила с себя руку Юрика, нагнулась, свесив разрисованные сиськи, подняла из листьев одежду и туфли, оделась, обулась — и пошла к главной аллее, ни на кого не глядя.Головастиков шел за ней, сутулясь и держа руки в карманах. — Вввася! Все испортил, блядь, — тихо сказал Юрик, наступая ему на ногу.***Ляна вернулась в свою контору, ее ухажеры — в свою.Головастиков свернул в сторону, но ноги сами втащили его в универ и сами вывели к заветной двери. Под ней он замер — но та вдруг открылась, и вышла Ляна. — Ввв... вы? Василь Иваныч, ну что вы... Вы ко мне?Пару секунд длилась пауза. — ... Ну входите, чего уж там. Входите-входите! — прикрикнула она на застывшего Головастикова, дерзко тряхнув гривой.Щеки ее были красными, в глазах плясали сумасшедшинки. — Входите. Сделать вам кофе? Вам Кузька «здрасьте» говорит. Кузька, не сочиняй: ты уже съел столько, сколько я не съем. На жалость бьет, паршивец...В конторе никого не было. Головастиков вошел вслед за Ляной, пристально глядя на нее. — Ну и чего вы? Падайте. (Головастиков не шевельнулс)
