сильно его конфуз пронял.
Собсснно, это и была первая серия. Не сочувствуй так Васе, ему потом перепало. Все утро мы провели в беседах о вопиющей несправедливости. Вася не унимался: ну как так можно, чтоб клад такой только на посцать пользовать. Успокаивал я его, как мог. А я почти ничего уже и не мог. Рот кондитерским изделием в клеточку заткнул — тишины захотелось. А вообще, если задуматься, Васино возмущение ошибками природы, мать ее, не было таким уж праведным. Членистые пассивки, как их не крути, все же лучше одаренных природой натуралов. У девушек крупноклиторных хоть лизнуть можно, а у натуралов многих — поди допросись. А если и допросишься, то не того. Пушок, я смотрю, ты уже влажный совсем. Только одеяло убери, а то не услышишь вторую серию. Лижи и слушай дальше.
Вечером я отправился выгуливать Васю в «Дрейкс», самый развратный в то время пражский гомоклуб. Это мы с тобой прошли огонь, жидкости и разного калибра трубы дрейксов, а представь себе состояние хлопца. Вася, едва переступив порог чистилища, онемел от стараха перед неизбежным трахом. Это была настоящая изба-ебальня, без окон, с многочисленными дверями, ведущими к одному и тому же свальному греху. Я показал Васе все до одной кабинки, где, кроме телеков с бесконечными гомогнусностями, больше ничего не было. Потом заботливо проводил в «KGB room», объяснив попутно, что «рум» — это «комната», а не «ром» в переводе с чешского. Вася так и не понял, что ж там кагэбистского. Я этого до сих пор и сам не знаю: небольшая комнатушка с большим черно-белым телевизором, полумрак царит. Да большая трехэтажная койка-траходром. Говорю ему, устанешь искать свое счастье, заберись на третий этаж, там всегда что-нибудь да обломится. Не, не в смысле облом, как раз наоборот, а то ты сам не знаешь. Унесенный вольным ветром, будучи от счастья на седьмом месяце, мальчонка начал налегать на пиво. Надоело мне бегать к бару, засылаю его, а сам стою недалеко, слушаю. Любопытство распирает, как он будет с барменом общаться. Тот, по непонятным Васе причинам, удмуртского не знал. Да и русского, как выяснилось, тоже. Подходит мой к стойке. Пальцы викторией. Бармен вопросительно смотрит: чего два? Вася: два пива. Бармен: две пива? Вася: ну две пива, мудак. Бармен: more dark? Sorry, we have no dark beer. Идти, скрючившись от смеха, не было сил. Подползаю. Иди, говорю, Васятка, за столик, сиди тут тихо, в дискуссии ни с кем не вступай, не то у меня живот лопнет. А я пойду, проверю места, где мо дак. Оперативно дал в рот какому-то фрицу, возвращаюсь, а рядом с моим красавцем пидор какой-то пристраивается. Ничего из себя пидор, я даже пожалел, что отдал порцию в фашистский рот. Беленький такой, я сходу не поверил, что итальяшка. Вот тут у Васятки моего и начались полиглотские позывы. Да нет, ты опять все испошлил, не много глотать, а языками иноземными разговаривать. Итальяшка ему: What is your name? Тот своими ресничками либидотворными хлопает и молвит в ответ: Fuck me. Меня, понятно, моментом под стол срубает, итальяшка за мной. Надрывается, машет ручками макаронными, типа, да, йес, йа-йа, уи, само собой, но все же: уат из ё нейм. Я, отдышавшись, говорю: да Васька это, фром раша. Не стал я про Удмурт репаблик распространяться, а то б блондино этот еще с полчаса допрашивал, а Василисе не моглось на одном месте усидеть, свербело кое-где. Ой, грю, бери этого рашн бамбино и тащи кагебездиться, пока я не передумал. Уходят в обнимку, я за ними. Интересно, блин, как моего пацана итальянить будут. Они на третий этаж траходрома, я — на второй. Ну и жарил он бамбину мою, скажу тебе, Пушик. У нас с тобой такой, огороди господи, fuck только первые десять минут нашего знакомства был. Вася пыхтел, стонал да приговаривал волшебное заклинание. Ну да, а какое же еще? Я теперь часто так делаю, когда по дрейксам шастаю: только услышу ватизёнейм, сразу в лоб: айуонттуфакю. Срабатывает почти всегда, попробуй как-нибудь. Да и вообще попробуй
