стал долетать крик. Это кричал в мое левое ухо один из охранников:
— Мужик, уймись, а? Прошу тебя, уймись! Это же шутка была, понимаешь ты! Театр такой, садомазо, понимаешь! Фантазия то есть.
В другое ухо бился голос Нины:
— Антон, хороший мой, успокойся! Я не хотела, слышишь. Это Женя меня подбивала: раз он был в плену, ему рабство пойдет в кайф, давай, мол, попробуем! Ну отпусти Аллу, прошу тебя, отпусти...
Медленно-медленно я возвращался в реальный мир.
Нина крикнула:
— Ребята, дайте ножницы!
Я тупыми стеклянными глазами видел, как кто-то ловко сунул ей ножницы. Она торопливо стала обрезать волосы Алле — под самый корень, так как они глубоко, в два оборота, были намотаны на мой кулак. На голове Аллы нарисовалась округлая плешь. Она, потрясенная и освобожденная, стала отползать от моих колен — медленно, громко поскуливая и размазывая кровь со спермой по лицу.
— Ой, быстрей к горячей воде! — забормотала Нина.
И она, не выпуская моей руки с кукольно-светлыми волосами Аллы, повела к крану. Струя горячей воды ударила по моим пальцам, но побелевшие костяшки оставались мертвы — пальцы словно заклинило, они не разжимались.
Охранники принесли нашатырь, я глубоко вдохнул и через минуты окончательно пришел в себя. Пальцы разжались. Нина аккуратно высвободила из них срезанную гриву Аллы. Охранники налили полстакана водки, я выпил. Потом еще полстакана. Они посадили меня между собой, и каждый старался успокоить меня, как мог:
— Ничего, братан, все кончилось, успокойся... Ты не вини тут никого, лады? Просто все зарабатывают свои деньги, как могут... Понимаешь, жизнь такая... А ты чего, в натуре, в плену был?
Я молча кивнул.
Они вздохнули, разлили еще по полстакана.
— Давай, братан, за тебя! Чтоб был жив-здоров! Мы машину заказали, сейчас отвезет тебя в Москву...
Действительно, через две минуты машина была у ворот «теремка». Охранники вежливо проводили меня. Нина нерешительно плелась сзади.
— Прости, Антон, я не хотела...
Я захлопнул дверцу перед самым ее носом, машина тронулась. Больше Нину я не видел никогда.
