просто не мог не возбудиться. А когда мужчина — она намеренно выделила слово «мужчина» — возбуждается, его пенис становится... это называется эрекция, хочет он того или нет. Ты ни в чем не виноват. — Она взяла его лицо в руки и нежно поцеловала куда-то в бровь. У Джимми перехватило дыхание... ее мягкие обнаженные груди коснулись его плеча. — Ты прав, дорогой мой мальчик, я действительно смотрела, я даже подглядывала за тобой. Я так удивилась — и я очень рада тому, что ты стал настоящим мужчиной. И спасибо за комплимент по поводу моей фигуры. На самом деле, вряд ли твоя старушка-мать может составить конкуренцию тем юным цыпочкам. Надо смотреть фактам в лицо.
Джимми слегка приобнял мать за плечи, надеясь, что она не отстранится... — Правда, мам... если бы твоя фотка появилась в «Пентхаузе», они бы все в момент распродали, а все мужики Америки... в общем, они бы все возбудились.
Лиз рассмеялась и слегка прижала Джимми к себе... — Ладно, ладно — ври, да не завирайся, а то нос вырастет... И вот еще что... на самом деле, я ничего не имею против твоих журналов с девочками. Наоборот... если бы ты не мастурбировал, я бы встревожилась. Просто, я так устала, так расстроилась — вот тебе и досталось ни за что ни про что. Это меня надо бы наказать, а не тебя, — закончила она примирительно.
Подбородок Джимми упирался в ее плечо, так что она не видела, как изменилось выражение лица сына при этих словах. Голос его, однако, был по-прежнему смиренным и даже ласковым... — Так что, будем вести себя естественно? Даже если я не смогу сдержаться и буду иногда возбуждаться? Я постараюсь, чтобы этого не было.
Она все еще чувствовала раскаяние за то, что наговорила ему. Чтобы как-то загладить свою вину, пришлось согласиться... — Конечно, дорогой. Будем только помнить, что мы мать и сын. А если у тебя возникнет эрекция, я постараюсь не замечать — просто буду считать это комплиментом моей фигуре. — Прозвучало, похоже, вполне разумно — и все же, даже когда она произносила эти слова, у нее уже зародились дурные предчувствия. Ох, не влипнуть бы...
Она отпустила Джимми и выпрямилась. Итак, стыдливость побоку. Заставить его отвернуться или хотя бы не глазеть — нельзя, теперь уже нельзя. Он по-прежнему лежит лицом к ней, только повернулся на бок, и член из паха торчит...
— Ладно, не будем затягивать с этим, — неискренне рассмеялась она и, бросив лифчик на кровать рядом с Джимми, наклонилась, чтобы снять трусики. С плохо скрываемой радостью, он глазел на подпрыгивающие груди, на появившийся из-под трусиков холмик Венеры.
Она выпрямилась, немного расставив ноги. Еще и руки развела. Сын так и пожирал глазами губы ее вагины, полностью открытые из-за подбритых волос лобка. Они слегка приоткрылись, проглядывала красновато-розовая плоть. Внутри явственно поблескивала влага.
— Ну что ж, вот она, вся тут — твоя старушка-мать, голышом. А теперь хватит глазеть, и разбери-ка вещи, пока я моюсь.
Она грациозно развернулась и проследовала к душу. Мальчишка чуть не кончил прямо на кровать, любуясь ее подрагивающим при ходьбе роскошным задом.
Следующие пятнадцать минут они оба, казалось, занимались каждый своим делом. Лиз Макензи мыла голову, деловито намыливала тело, но так и не посмела поднять глаз... не хотелось поймать на себе ощупывающий взгляд сына. Можно было не сомневаться, что он подглядывает за ней. Двигаясь в душевой, ей приходилось поочередно выставлять напоказ разные части тела — с единственной надеждой, что «эффект запретного плода» постепенно сойдет на нет, и тогда они, в самом деле, смогут вести себя естественно по отношению друг к другу.
Джимми Макензи разбирал вещи, при этом умудряясь не сводить глаз с тела матери. Оказывается, мокрое женское тело, да еще намыленное, выглядит особенно соблазнительно! Упругие соски чуть не в дюйм длиной,
