поблескивающие набухшие губы... Она даже слегка раздвинула их, когда мыла — может быть, именно для того, чтобы он все как следует рассмотрел? Джимми подсознательно чувствовал, что мама не поднимет глаз, она не захочет подловить его на подглядывании. Не подрочить ли?... Ох как хочется! Но он понимал — чисто интуитивно — что тогда она «сорвется с крючка», особенно если заметит. Пусть лучше чувствует себя виноватой, ведь она так мучает сына!
Закончив мыться, она заметила, что Джимми надел трусы — наверное, в них он и будет спать — и несет ей полотенце.
— Спасибо, милый. Как же я забыла! — и протянула руку.
Но он подошел еще ближе и легонько толкнул ее в плечо, чтобы повернуть. От удивления она даже не успела ни возразить, ни возмутиться — он уже набросил ей на голову большое махровое полотенце и стал тщательно вытирать волосы. Первоначальный испуг — какое нахальство! — тут же перешел в чисто физическое удовольствие, чувственными покалываниями распространившееся с кожи головы на шею, спину и дальше волной по всему телу.
— М-м-м! Господи, Джимми, как хорошо! Считай, что заработал пару лишних мороженых. Вот бы каждый день так!
Вся усталось, напряжение целого дня как будто испарились, тело заполнила блаженная истома. Когда сын, закончив вытирать голову, принялся за спину, она не стала возражать. Его сильные руки принялись через полотенце массировать плечи, вызвав новый прилив чувственного наслаждения. Но когда он сдвинулся еще ниже, она вновь насторожилась — Джимми заметил, как напряглись и сжались ее матово белеющие ягодицы — поэтому он сразу перешел на икры, вытирая и одновременно массируя их. Она было расслабилась, но тут он, неожиданно ускорив темп, перебрался от колен к бедрам и, не дав ей времени опомниться, стал вытирать и — ласкать, ласкать, ласкать! — ее мягкие ягодицы. Поскольку она не отвергла услуг сына с самого начала, она не сумела сразу найтись, чтобы остановить его... И как это он догадался, что зад — ее основная эрогенная зона? Он подошел к делу очень основательно... тщательно вытер каждый дюйм, глубоко вдавливая пальцы в плоть, почти до боли. Даже провел полотенцем — скорее, пальцем, обернутым в полотенце — сначала вниз по щели между ягодицами, потом снова вверх. Ее тело отозвалось сладкой дрожью и целой бурей самых противоречивых ощущений и мыслей.
Джимми осторожно потянул ее за руку, чтобы повернуть к себе лицом. Она поняла, что он сидит на корточках — и, конечно же, глаза так и прилипли к подбритым местам между ног. Нет, это уж чересчур... только не спереди! Полуобернувшись, она протянула руку за полотенцем... — Пожалуй, дальше я сама, милый, — и попыталась ласково улыбнуться. — Знаешь, естественность — это, конечно, прекрасно, но всему есть мера.
Покраснев, он отдал полотенце. Теперь, под прикрытием ткани, она смогла повернуться к нему лицом и вытереться. Он немного приподнялся и, все еще полусогнувшись, отступил к кровати. Несмотря на все его усилия скрыть эрекцию, она заметила красноречивый бугор на трусах.
Эта мальчишеская застенчивость приободрила ее. — Джимми, передай, пожалуйста, мою ночную рубашку. Вон там, на подушке.
С явным облегчением, он повернулся спиной и потянулся через кровать за рубашкой. Ухватив рукой, он уже хотел передать ее, но в этот момент рубашка развернулась и раскрылась во всю длину. Джимми приостановился, критически разглядывая этот образец добропорядочной скромности.
— Мам, лето на дворе! Зачем тебе эта фланелевая фигня? Рукава длинные, и аж до пяток! Ты что, специально так придумала — сама-то прикроешься, а я буду в одних трусах!
Он выпрямился, и стало заметно, что эрекция еще не совсем прошла.
— Я привезла именно эту, другой нет. Ее я и надену.
— Смотри-ка, на ней даже ценник сохранился... Всего 7.95? С каких это пор ты стала
