вас не меньше проституток, чем во Франции, вы тоже толпами лезете смотреть голое ревю и печатаете миллионами порнографические фотокарточки, — теребя свой шелковый платок, она прошлась по комнате и подсела ко мне, — А все-таки, вы, немцы, необычный народ. В вас нет бесшабашной веселости и милого юмора французов, в вас нет шокирующей развязности американцев, нет культурной учтивости швейцарцев и раболепной лести арабов. Салина сидела так близко ко мне, что я ощущал мелкую дрожь ее ног. Задумчиво уставившись в пространство, она молчала. — Зачем вы мучаете себя такими нелепыми мыслями? — спросил я ее, как-то бессознательно опуская руку на ее колено. Она вздрогнула, как под ударом электрического тока, взглянула на меня, отодвинулась. — Идите в гостиную. Я хочу побыть одна, — и как бы извиняясь, добавила, — Я от скуки совсем больна, а вы для меня неподходящее лекарство. Идите, и если Карл еще не уехал, шепните ему, чтобы он пришел сюда. Мне хотелось ее избить, месить как тесто, меня душило бешенство. Мое самолюбие было растоптано ее острым изящным каблучком, и это требовало отмщения. Я сдержал свой порыв ярости, вяло пожал ее холодную руку и вышел. Проходя в дверь, я незаметно отодвинул гардину на окне так, чтобы образовалась довольно приличная щель. В дом я не пошел, а спрятался в ближайшем кусте. Через минуту, убедившись, что за мной не следят, я подошел к беседке и отыскал свою щель. В полумраке я едва различил фигуру Салины. Она сидела все на том же месте и в той же позе. Прошла минута, две, три. Она нетерпеливо взглянула на часы, потом прошлась по комнате почти до двери и вернулась к зеркалу. Потом она стала собирать журналы, подолгу разглядывая некоторые из них. Уложив журналы на место в шкаф, она посмотрела на часы и принялась расхаживать по комнате. Взглянув на дверь, она вдруг остановилась, с минуту подумала и стала раздеваться. Сняла платье и осталась только в очень маленьких трусиках, которые блестящей ленточкой прикрывали низ живота, она стала осторожно растирать оголенные груди, любовно разглядывая себя в зеркале. Покончив с массажем, она сняла туфли и чулки и забралась на диван. Долго укладывалась, выбирая позу и, наконец, затихла. — Это она так ждет Карла, — мелькнула у меня мысль, от которой мне стало не по себе. — Я для нее плохое лекарство, что она хотела этим сказать? Я стоял в смятении, не зная, что делать. Позвать Карла не позволяло самолюбие, а возврашаться к ней сейчас я не решался. Меня колотила нервная дрожь и неприятно замирало сердце. Чтобы успокоиться, я решил пройтись по аллее и выкурить сигарету. Когда я снова подошел к беседке, в ней было темно. Я испугался, а вдруг она ушла. И теперь у меня не было никакой возможности ее увидеть. Но я сразу сообразил, что она не могла никак уйти незаметно для меня, так как я шел по той дорожке, которая вела к дому. Я решил войти к ней и сказать, что Карл уехал, а потом будь что будет. Темнота придавала мне смелости. Как только я вошел, Салина, очевидно, повернулась к двери, под ней мелодично зазвенели пружины. — Кто это? — шепотом спросила она. Я молчал. Бешеный стук сердца содрогал меня, как порыв ветра осину. Судя по молчаливому ответу, уже громче и с издевкой Салина сказала: — Это опять вы? — Да, я. — Зачем вы пришли? Я вас не приглашала. — Я пришел сказать, что Карл уехал. — Да! А вы не догадались спросить у портье, когда произошло это ужасное событие? — Нет, я никого ни о чем не спрашивал, — разозленный ее тоном, грубо ответил я, — И вообще, я вам не посыльный, если вам нужен Карл, идите и ищите его сами. Я хотел сейчас же уйти, но почему-то задержался. — Вас очень рассердила моя просьба? — уже более дружелюбно спросила она. — Я совсем не думала, что этим вас обижу. Извините меня, я звонила Карлу и он действительно собирался уехать. У него очень важные дела, но он сказал, что вас он не
