попыталась оттолкнуть его плечи. А он брал мои отталкивающие руки и покрывал поцелуями ладони, пальцы, запястья. Его горячие губы прильнули к моим, поглотив их в долгом поцелуе. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, внутри меня рождалось нечто, что летело протяжным стоном в небо, но мозг твердил: «нельзя! нельзя!»
— Обними меня, — чуть не плача просил он.
«Нельзя! Нельзя!» — стучало в висках. Мои руки безвольно лежали вдоль тела, подчиняясь приказу: «Нельзя!». Его губы коснулись соска, я напряглась и вздрогнула, интуитивно приготовившись к боли. Но боли не было. Задыхающаяся радость родилась где-то внутри (что там? солнечное сплетение? может быть: может быть), пульсирующей точка любви росла, заполняя все тело, и вырвалась наружу волной дрожи и влагой:
— Что ты со мной делаешь! Милая моя, ненаглядная: что ты со мной делаешь, девочка! — прерывисто шептал он.
«Что ты со мной делаешь?!», — рикошетило в голове: «Нельзя! Нельзя!»
Его голова опустилась на мой живот и ниже. Мои руки резко оттолкнули его, решительно закрыв «запретный треугольник». Он уронил голову на мои бедра, не в силах бороться. С его лба стекала струйка пота, щекоча кожу ног. Он как-то обмяк и затих. Протяжный вздох.
— Господи, я чуть не сошел с ума. Прости меня, ласточка, я напугал тебя, — шептал он, целуя мои ноги.
Рыдания сотрясали мое тело, пугая меня и его.
— Ну, прости. Прости. Я не мог сдержать себя. Ты не поймешь. Ты не видела себя спящей. Я ждал тебя. Я так долго тебя ждал, — покрывал он поцелуями мои глаза. — Не плачь, прошу тебя.
Да. Вот так мы познакомились с тобой, Толя. «Мы странно встретились и странно разошлись». Наступило хорошее летнее утро со всеми присущими летнему деревенскому утру прибамбасами: ласковым солнышком, щебетанием птиц и при этом гулкой тишиной. При свете дня Толя оказался вполне симпатичным, два года назад демобилизовавшимся воином. Я украдкой смотрела на него, боясь встретиться глазами. А он наоборот, смотрел на меня открыто и долго, стараясь поймать мой взгляд. Больше мы с ним не спали в одной комнате, мне была принесена обещанная койка из «сарайки», и установлена под недреманным оком родственников.
Но, Боже ты мой! Разве такой пустяк мог быть преградой для пытливого ума и жаждущего сердца? Никак! Толя: Он сделал меня женщиной, сдержав свое обещание «не трогать». Он разбудил во мне женщину. Он показал меня мне и научил любить, то, что я увидела. Мы провели с ним не одну жаркую ночь. И каждая из них хранится в моей, нет, не памяти, в душе, в подсознании, и извлекается наружу ощущениями, когда меня ласкает другой мужчина.
Я не помню лица твоего, Толя, но я помню твои слова:
— Ты, как море, манишь к себе. И как море, скрываешь свой прекрасный мир, надо погрузиться в тебя, чтобы увидеть его, а увидев, уже никогда не забыть. Я погрузился, и я не забуду. Никогда. Уже потом, когда, я лишилась таки девственности, я пожалела, что сделал это не ты.
Кофе был допит и решение принято. Я посмотрела на часы, поезд подъезжал. Оделась, вышла, заперла дверь. Телеграмму я воткнула сверху таблички с номером квартиры. Пусть, если он придет, увидит, что я ее не получала.
Нельзя, Толенька, войти в одну реку дважды: и в одно море тоже.
«Нельзя! Нельзя!»29.05.00
