мне плечи и довольно сильно постучала своими бёдрами по моим, задевая член. Как бы удостоверившись, что с ним всё в порядке, Людмила засмеялась, но сразу посерьёзнела и сказала, что ей пора домой.
Я обхватил немного грубовато её за шею и шепнул на ухо, что провожу. Она кивнула, и мы расстались с моим приятелем, его подругой и прочими гостями. Людмила надела свитер, а по верх него — темно-синий плащ с капюшоном, повязав шею потрясающей сиреневой косынкой. У неё прекрасный вкус, отметил я про себя, в одежде она очень точно подчеркивает свою сексапильную внешность, что для меня было чрезвычайно важно. Забегая вперёд, скажу, что в дальнейшем, когда мы сблизились и увлеклись экзотикой и неким подобием экстрима для усиления ощущений, наряд, составленный Людмилой для наших любовных игр, всегда оставался неизменным, и я всякий раз не мог не поразиться её безошибочному вкусу.
Уже было около восьми вечера. От дачи нужно было пройти на остановку междугороднего автобуса, но ближайший рейс был на половину десятого. Я никогда не меняю решений (особенно, если они приняты другими), и потому громко сказал, что на дачу возвращаться смысла нет. Как же быть, спросила Людмила, на что я ответил, что в город (центр был километрах в двадцати) поедем на попутке. И надо же было такому случиться, что первая же машина, которой я посигналил с обочины, остановилась! Обычно никогда меньше, чем с третьей попытки, это у меня не удавалось. А один раз, помню, не удалось и с полусотни попыток, когда с той же дачи надо было срочно ехать домой. Но в тот раз необыкновенно повезло; как выяснилось в пути, Людмила жила недалеко от меня, возле железнодорожной ветки, на краю центра.
Когда я прощался с ней, пытался поцеловать в губы, но она подставила щёку. Я, шутя, сказал, что по русскому обычаю полагается троекратно, она засмеялась, но позволила, однако третий раз я тронул губами не щёку, а шею пониже уха, языком «по дороге» проведя по ушку, до самых корней волос. Лоб у Людмилы был высокий и матовый. Она удивилась и сделала вид, что это бестактно с моей стороны, но я на все её слова отвечал потоком комплиментов, порой весьма нелепых. Нет, милая, подумал я, уж тебя-то я ни за что не отпущу, этакую королеву Франции.
Мы начали встречаться постоянно, ходили в кафе, кино и на вечеринки к друзьям. Я не люблю тусовок и дискотек и был настороже: а вдруг Людмиле хочется пойти и туда? Но оказалось, что ей так же, как и мне, не нравится докучливый шум и галдёж, и в большой компании она скована и молчалива. Наедине же со мной девушка сразу оживлялась и держалась со спокойной уверенностью; первое время у нас дальше поцелуев дело не двигалось, что, впрочем, тоже было весьма впечатляюще: её язычок был очень туг и гибок, и при этом целовалась она всегда с полной отдачей и взасос, как опытная женщина. Я понял, что сноровки ей не занимать, но не смутился; меня только сильно волновало, нет ли у Людмилы кого-то ещё.
Однажды, когда мы сидели в кино, — фильм я уже забыл, да он и не мог интересовать обнимавшуюся в темноте молодёжь, — я тесно прижался к её толстому бедру, огладил его и положил между своих бёдер. Людмила как будто недоумевала, но я подхватил её под бок и почти усадил на разбухший член, тут девушка вроде бы успокоилась и поёрзала задом по пенису. Я свёл мои ягодицы вместе до отказа, чтобы максимально напрячь член, и провёл ладонь с тылу, крепко взявшись за промежность Людмилы. Основанием кисти я стал массировать её анус, а сложенными лодочкой пальцами ласкать половые губы. В тот день была оттепель, и моя подруга надела мягкие светлые бриджи, сквозь которые всё хорошо прощупывалось. Я убедился, что на ней очень лёгкие и тонкие трусики, я думал, что она сделала так нарочно, но потом выяснилось, что Людмила просто не любит, когда движению телес что-нибудь мешает; лифчик она перестала носить уже в школе, а трусики носит от случая к случаю, никогда
