любуясь ими.
Наконец мама отвернулась от окна и стала расстегивать свой жакет.
— Я собираюсь освежиться немного перед ужином, — сказала Элла. Она развязала свои стянутые узлом золотисто — коричневые волосы.
— О, конечно! — отозвался Брент, провожая выходящую из кухни мать, сладострастным взглядом. Его взор скользнул по мягкой выпуклости ее грудей, выступающей под белой атласной материей маминой блузы. Он видел, как они волнующе всколыхнулись, когда мать подняла руки к своей прическе. Затем его взгляд скользнул вниз на полные округлые бедра матери. Она шла мягко покачивая их из стороны в сторону. — Господи, как она прекрасна! — с вожделением подумал Брент.
Затем он снова вернулся к грызущим его сомнениям.
— Mожет быть я сошел с ума? — взволнованно вопрошал он сам себя. Возможно удволетворив свое безумное желание я окончательно погублю ее...
Но он мог потерять мать и без этого — ведь она таяла прямо на его глазах. Он должен был что — то сделать. Он должен был разорвать эту смертелную спираль, что сжималась вокруг его матери все сильнее. Он должен был выполнить свой план.
Еще еще раз он задавался вопросом: — Имелся ли другой путь? — Другой путь решить эту проблему? Она говорила о своем одиночестве. Но ее определение одиночества могло бы отличаться от его. Для него это означало отсутствие секса. Но для женщины одиночество — это возможно просто недостаток общения, невозможность быть все время рядом с тем, кто бы разделял ее радости и беды, поддерживал и заботился о ней. Но все это он делал для нее, и тем не меннее он чувствовала себя одинокой. Возможно она нуждалась в близости другого рода, чем та что была между ними, но она никогда не давала ему повода думать так. Мать всегда соблюдала определенную дистанцию в их отношениях. Она никогда не ходила при нем в фривольном белье и когда переодевалась, то всегда закрывала дверь, ее материнские ласки никогда не переходили границ дозволенного. Если у нее и были какие либо запретные мысли относительно сына, Элла скрывала их достаточно глубоко в себе. Брент знал что его мать любит его и готова для него на многе, но рассчитывать на то, что она добровольно вступит с ним в половую связь Брент не мог. Поэтому остовался толко один путь — овладеть ей тайно, когда она бдет не всилах помешать ему. А затем, поставив ее перед уже свершившимся фактом, попытаться продолжить. Он знал, как сильно он рискует, но другого выхода не было. Во всяком случае это должно будет вывести ее из теперяшнего состояния.
— Я вернулась — услышал он голос матери, вернувший его к действительности. Элла подошла к столу. Сейчас она была уже без своего жакета и туфель, ее прекрасные льняные волосы каскадом спадали по ее плечам, подобно золотистому водопаду...
— Мне нравятся распущенные волосы — улыбнулась мама.
— Мне тоже, — он сделал ей комплимент — садись, я буду прислуживать тебе.
— Ты такой милый — сказала мама, садясь за стол и наливая себе стакан вина со снадобьем, — Что бы я делала без тебя?
— Возможно ты никогда не узнаешь об этом. — подумал Брент со вздохом, зная, что вывод мог бы быть слишком очевиден.
— Обещания, обещания, — она вздохнула и... быстро выпила вино свого забвения.
Брент почувствовал, как коготки страха щекочут его живот, поскольку он видел, что она снова наполняет свой стакан. Что, если она почувствует снотворное?
— Хорошее вино, — проворковала мать. У Брента отлегло от сердца. Он быстро устанавил перед нею тарелку с пиццей...
Посмотрев на дымящуюся перед ней блюдо Элла улыбнулась.
Он был счастлив видеть, что мать была довольна. Брент быстро поставил собственную тарелку и сел рядом.
— Ты не хочешь есть? — спросил он, заметив, что мама не притрагивается к еде.
— Извини
