пещеристые тела пениса. Еще немного дожать. О, как я понимаю штангистов. И только тогда начинаю ощущать мягкие, но отчетливые спазмы влагалища. Наконец-то!
Моя дама в истоме низвергается на постель. В этот момент она очень похожа на драгуна, порубленного кривыми саблями янычар. Я же, наоборот, проворно вскакиваю, быстро натягивая одежду и бормоча какую-то околесицу о срочных делах.
Ей, похоже, торопиться некуда. Не спешно посетив ванную, она также лениво одевается, на ходу диктуя мне телефон, а заодно имя и фамилию. Ага! Ее зовут Евгения. Прекрасно. Пусть и постфактум, но отчитался перед совестью. Ну а теперь — бай-бай, моя малышка!
Мы вместе выходим из дому. При чем я едва способен скрыть уколы тысяч иголок, колющих душу изнутри. Евгению же мое волнение как будто заставляет быть еще более расслабленной и неторопливой.
Прощаемся у куста жасмина, скрывающего наш долгий поцелуй от неусыпного соседского ока. Чудесное июльское утро расточительно льет на нас свое бодрящее благоухание. После крепкой сексуальной встряски — лучшего средства от алкогольных недугов — это изрядно проясняет мысли.
Она идет к трамвайной остановке, а мне, якобы, — на троллейбус. На несколько секунд во мне просыпается давно уснувший талант спринтера, способного составить конкуренцию самому Карлу Льюису. Стремглав обегаю вокруг дома, прикидывая в уме между прочим, где я мог познакомиться с Евгенией, но, воспарив на лифте в квартиру, тут же о ней забываю — телефон рассыпается в прах от звона.
Да, это Татьяна. Говорит с телефона-автомата в двух кварталах от моего дома. Прекрасно. У меня еще есть немного времени, чтобы навести относительный порядок и поменять простыни.
11. 30. А вот и она, моя северная красавица: широка, глубока, стройна. Швыряет сумочку в кресло, не обращая внимания на сохранившиеся следы бардака (впрочем, бардак вечен), сама плюхается в другое и начинает плести нить своей обычной околесицы. На любимую тему преподавателей английского языка — моя семья. Дочка только что отправлена в школу для особо интеллектуальных вундеркиндов. Муж — третью неделю в командировке в Верхнем Уфалее («забавляется с провинциальными шалавами»). Свекровь закупила тонну свинины, нужно забирать, а у нее холодильник не резиновый. И т. д. И т. п.
Я присаживаюсь рядом на ковер и, как бы невзначай, запускаю руку под легкий подол шифонового платья. Она делает вид, что не замечает моих ласк. Обычная наша игра. Татьяна болтает безумолку, я невозмутимо демонстрирую ловкость рук.
О, боже! Эти восхитительные, колышущиеся ляжки, с брезгливой преданностью принимающие прикосновения мужских пальцев. Эти мгновенно увлажнившиеся трусики, под которые, несмотря на всю плотность их прилегания к телу, легко проскальзывают страждущие пальцы. О, эти не ведающие предела набухания, малые губки!
Татьяна болтает. Я терпеливо ласкаю ее шаловливый клитор и величественное влагалище; не самое скучное занятие, господа, при одном условии: женская физиология и поэзия Рильке должны быть для вас вещами одного порядка.
Татьяна кончает все в той же нейтральной позе сплетничающей женщины, не приподняв платья, даже не приспустив трусики. Кончает где-то между ценой на капусту и последней серией модного телесериала. Теперь уже без неожиданностей: я слышу знакомый вопль-песню, в котором мне знакома каждая нотка и каждая пауза, идеальная повторяемость которого так ласкает слух.
Прекрасно. Татьяна получила свое. Пора и мне приступить к привычной процедуре.
Поласкав шею и ушки моей прелестной собеседницы, так и не унявшей словесный фонтан, я выпрямляюсь во весь рост и решительно расстегиваю молнию брюк. Ее лицо слегка вытягивается (обычные Татьянины штучки, необходимый элемент нашей любовной игры). Но болтовня не прекращается.
Наступает критический момент, так приятно щекочущий нервы, так своей
