которые быстро старятся, на том, что они сделали сами. А вода не стареет, она вечно молода. Люди это чувствуют, поэтому и приходят к воде отдыхать.
— А вы здесь отдыхаете? У вас здесь дача в деревне?
Она немного задумалась а потом сказала:
— Нет, я здесь живу.
А вот это было вообще удивительно, ну не доярка же она в местном колхозе, с такими речами и такой внешностью. Учительница, и то, мало вероятно.
— А чем вы занимаетесь?
Я задал вопрос имея в виду ее работу, но она видимо не правильно меня поняла и ответила:
— Жду жениха.
Это мне не понравилось, значит, с минуты на минуту сюда должен придти какой-то парень, которому мое присутствие здесь может показаться лишним, кроме того, девушка начинала мне нравиться все больше. Хотя, у такой девушки не могло не быть жениха.
Пока эти мысли промелькнули у меня в голове, девушка заговорила снова:
— Моя бабушка говорит, что сейчас трудно найти себе мужчину, потому, что те из них, кто молод и силен, либо совсем не умеют думать, либо занимаются только этим. Любить — это думать о любимом, кто не умеет думать, способен только размножаться, но не любить. А у тех, кто много думает, способность к любви убивает привычка все анализировать. Любовь — это немного безумие, если пытаться ее понять, она погибает. Бабушка очень мудрая, она помнит древние капища на этих берегах и волхвов, которые говорили, что вечно молодая вода озер, хранит и вечную любовь — спутницу молодости.
Мысль мне понравилась, разговор становился все интереснее.
— А ваша бабушка случайно не колдунья?
При этих словах девушка поежилась, как будто я сказал что-то не приятное.
— Нет, колдуньи знают слишком мало, их знания, это только кусочки целого, которое им не узнать никогда. Бабушка ведает почти все. Она говорит, если мужчина, способный любить, выпьет озерную воду из ладоней понравившейся ему девушки, он познает и вечную любовь, и вечную молодость.
Она на секунду замолчала, глядя на озеро, а потом неожиданно предложила:
— Не хотите попробовать, способны вы полюбить или нет?
Из рук такой девушки я бы напился воды из козьего копытца, а не то, что из озера, потому, я согласился не раздумывая. Она встала и медленно, будто боясь оступиться, или, словно, она не привыкла ходить по неровной почве, подошла к озеру и зашла в него, не снимая своих серебристых туфелек. Наверное, слишком много удивительного произошло за последние полчаса, и я почему-то привык, перестал удивляться и речам о бабушке которая помнит волхвов, и странной манере заходить в воду прямо в обуви. Туман, еле заметный вначале, стал плотнее, обступил нас зыбкой стеной и оставил для нас пятачок пляжа, замкнутое пространство, до которого сжались размеры мира. Стало совсем тихо.
Она изящно наклонилась, сложила ладони лодочкой и погрузила их в воду. Мне показалось, при этом она что-то сказала, но возможно это просто журчала вода наполняя ладони. Ее лицо отражалось в воде, волосы, свесившиеся с головы, тянулись к волосам, стремившимся навстречу к ним из воды. Она выпрямилась, и осторожно держа ладони на весу, пошла ко мне. Она шла обнаженной! Ее хитон куда-то пропал и я опять не удивился, ее красота, молочно-лунный свет, идущий от ее тела, от ее глаз, не оставляли места мелочно-глупому удивлению. Округлость ее грудей, с коричневато-розовыми сосками, над сложенными чашей ладонями, была идеальной. Грудь женщины — ее нежность, которую она дарит мужчине, была открыта мне беззащитно и доверчиво. Вечные соперники женского тела — талия и бедра светились гладкой кожей и были единым совершенством. Живот, созданный для ласк и поцелуев, не давал отвести глаз, а то запретное для мужских взоров место, в самом его низу, было украшено прядью волос — лилией на молочном озере. Капли серебряными бусинами падали с ладоней, которые она осторожно несла мне
