Много лет прошло с тех пор, как я услышал эту истоpию, однако, я помню рассказ, который поведал мне один седой старик, живший в своей убогой деревянной лачуге прямо на морском побережье. Я приехал в этот город, чтобы, как и все остальные, провести неделю в праздном лежании на пляже, купании в тепло-голубом море и сидении по неоновым барам на самом берегу. Когда я одиноко бродил по пляжу днем в поисках раковин для моей катострофически растущей коллекции, я набрел на домик, приютившийся на сваях, выходящих недалеко в море. На этих же сваях сидел человек. На вид ему было за шестьдесят, и я бы не побоялся назвать его стариком, так как весь его вид говорил о долгой полной невзгод и лишений жизни. Ветхие куртка и штаны из кусков грубо скроенной посеревшей от времени парусины, горбатая спина и мозолистые руки — все это без лишних слов описывало и без того крайне колоритную фигуру. На нем была шляпа из коричневой кожи, которую старик смяв по бокам задвинул на затылок. Говоря о его лице, можно было бы предположить, что оно должно быть покрыто глубокой сеткой морщин, но... Я не видел всего этого. Когда он кинул взгляд на меня, я вздрогнул, так как был поражен блеснувшими голубизной тропического неба глазами. Они пронзили меня насквозь, словно узнавая все, что скопилось у меня внутри, но старик тут же отвернул голову, словно потеряв ко мне всякий интерес. _Я подошел ближе, и он поинтересовался тихим, но в то же время сильным голосом, что мне было угодно. Я ответил, что прилетел сюда совсем недавно и хочу узнать немного об этом городке, услышать его историю и узнать последние новости. Старик лишь усмехнулся, ответив, что о последних новостях спрашивать его все равно, что узнавать о здоровьи телят у курицы, так как последний раз, когда он выходил в свет, все было совсем по-другому. Я спросил его, как он живет, тот ответил, что ловит рыбу и пьет воду, принесенную ему одним мальчишкой, с которыми старик делился потрохами и мелкой рыбешкой для кота. Он спросил меня в ответ, нет ли у меня какого-нибудь ножа, так как его совсем затупился и хорош лишь для закладывания просоленных водой старых книжек у него в лачуге. Я с сожалением ответил, что ножа у меня нет, но я могу принести его вечером, купив в жестяной лавке напротив кинотеатра. Старик ответил, что это хорошо и он будет ждать меня вечером, приготовив в ответ кое-что интересное.
Вечером я вновь шел по песку по направлению к домику на сваях. Солнце садилось, и стайки чаек порхали над водой, выхватывая острыми когтями зазевавшихся рыбешек. На море было спокойно, лишь легкая волна тревожила монументальную картину воды. На этот раз я был хорошо экипирован: в кармане куртки лежал Викторинокс, купленный за один фунт и семдесят два пенса в лавке жестянщика, связка крючков, моток лески и бензиновая зажигалка. Не знаю, пригодилась бы она старику, но я решил взять ее, если понадобится зажечь фонарь, который я приметил над дверью лачуги. Так же из кармана хитро высовывалась бутылка Скотча, которую я прихватил из привезенного с собой запаса спиртного, так как не доверял местному разливу. Я подумал, что она не помешает, так как именно хороший виски как никогда располагает к теплой и незамысловатой беседе.
Старик встречал меня прямо на пирсе, призывно помахав рукой и улыбнувшись беззубой, но весьма широкой улыбкой. Я помахал ему в ответ и ступил на дощатый настил пирса. Мы вышли со стариком на самый край и сели, свесив ноги над морем. Он поблагодарил меня за принесенные подарки, а особенно за крючки, так как давно не видел подобной роскоши, используя лишь кусочки отточеной проволоки в качестве наживки. В ответ на мои подарки, он дал мне старое полупротертое зеркальце в серебряной оправе, объясняя, что оно ему уже все равно не к чему. Старик с недоверием взглянул на бутылку Скотча, но затем придвинул ко мне две полурассохшихся, но вполне еще пригодных деревянных
