понимаю, ты притворяешься или на самом деле ничего не знаешь?
— Наверно, не знаю. А Вы о чем?
— Я о том, голубь мой, что Немцов всем растрепал, что переспал с тобой за второе место.
Оседаю:
— И Тропарёву?
— Ему в первую очередь.
Бросаю сигарету и рвусь в вагон. Мастер держит меня за шкирку:
— Если хоть одного пальцем тронешь, сразу проси в Венгрии убежище!
— Обещаю, не трону.
Тропарёв:
— Еще партеечку?
— Олег, можно вопрос?
Сразу врубается, какой:
— Ну?
— Это правда, что ты знаешь... что Немцов... что я?
— Правда.
— Когда?
— С месяц назад, когда ты к ним в клуб перебирался.
— И что, все всё знают?
— Все всё.
Ну естественно, Тропарёв ни за что бы мне не сказал. Он у нас чересчур правильный. В отличие от некоторых. Себя в виду имею, с Немцовым потом поговорим.
А нужно ли? Мне что, еще что-то не ясно? У пидарасов задница шустрее мозгов. Немцов и так всё просекает. Это за доской у меня хорошо получается эмоции скрывать.
Я в номере с Тропарёвым. Немцов в номере с Мастером. Мастер мудр — любой другой вариант вызвал бы кровопускание.
Будапешт поражает красотой. Долго стою на мосту, любуясь зданием Парламента. Подо мной быстрый мутный рыжий Дунай. Ну не совсем рыжий — светло-говённого цвета. Если бы не бабка, прыгнул бы. Но... редкий мастер спорта долетит до середины Дуная...
Первая реальная возможность получить «международного мастера», надо набрать десять с половиной очков. Турнир по швейцарской системе: лидеры играют только с лидерами. Жребий бросает меня на Немцова в первом же туре. Мне не до шахмат — в башке такой каро-канн! Но этого я в любом состоянии выдеру! У меня черные. Выбираю «Францию». На автопилоте играю вариант отравленной пешки. Да-да, тот самый. Судейский протокол констатирует сдачу белых на тридцать восьмом ходу. Я его зашаховал, стер с доски просто!
Это и было всё, на что меня хватило. Я прочно обосновался в нижней половине таблицы. Немцов — еще ниже. У Тропарёва игра пошла. Надо ли говорить, что играть с ним мне не пришлось.
По вечерам бродим с Тропарёвым по набережным. Подолгу стоим на мостах, разглядывая только нам видимые доски в мутных водах Дуная. Я натаскиваю его дебюты. Он простил меня. Немцов зависает в гей-клубах и саунах. Любовь вечна, только партнеры меняются. И как я мог любить... то есть... хотеть его? С ним не то что трахаться, с ним даже почковаться западло!
Последний тур. У Тропарёва десять очков. Пол-очка, сраная ничья до международного мастера. Сливаю свою партию польскому юноше с IQ комнатной температуры и — пулей к доске Тропарёва. С темпом выходит черными из гамбита, навязанного ему толстым венгром. Но потом... невероятное... задумывается на полчаса. Следующий ход — еще двадцать минут. Следующий — еще полчаса! Я с Мастером в курилке, невозможно на это смотреть. Да и помочь ничем не можем, позицию оба давно потеряли. Мастер срывается в ресторан за сигаретами. Я грызу губы и скулю в окно: «Тропарёв... миленький... прошу тебя... продержись... Ты же можешь... я знаю... можешь... ну пожалуйста...»
Мастер. В глазах слёзы:
— Митяй, всё! Мадьяр его завалил!
— Совсем?
— Нет, но наш на флажке висит, девять ходов осталось и качество у мадьяра.
Тот, кто когда-нибудь играл «на флажке», поймет. Остается до хрена ходов и хрен времени. Как только минутная стрелка касается твоего флажка, ты себе больше не принадлежишь. Ты принадлежишь Ей. Упакованная Золушка превращается в рвань: делая ход, ты машинально смотришь, насколько Она успела приподнять красный флажок на твоей стороне часов. По спине гуляет холод, руки перестают слушаться, а стрелка поднимает красный пиздец все выше и выше. Вон он уже в горизонтальном положении. Кажется, ты даже слышишь, как она скребет по флажку. Противник в таких
