краской.
— Как зовут-то?
— Бабк, его Немцов зовут. Мой партнер по шахматам.
— Я так сразу и поняла, что по шахматам, — сколько же яду в этом маленьком колобке!
— Бабка, не мать ты мне после этого. Ты мне ехидна, — вспоминаю старую советскую киношку.
Мишка больше не смущается.
Наливает нам по стопарику. Пока Мишка мочится, слышу задумчивое:
— Вот одного не понимаю, в кого ты такой пидарас уродился?
— Не пиздите, и да не пиздимы будете... В тебя, бабк, в тебя.
— Как это?
— Видишь ли, дорогая бабка, вчера оказалось, что мне, равно как и тебе, мужики нравятся. Этот — первый. Может, и последний. А у тебя их сколько было? Ты ж сама рассказывала, что на тебя чуть ли не весь Второй Белорусский фронт заглядывался?
— Ко мне, между прочим, командир полка клеился, но я его отшила.
— Ты еще скажи, что у нас в роду и беременных не было! А может... ты и с фрицами... того, а? Может, мне уже давно пора на историческую родину?
— Ты мне тут зубы не заговаривай. Блядь, дожила до седых мудей и не знала, что пидора ращу!
— Так ты ж сама мне говорила, что девочки уже в пеленках не целки, вот я и внял твоему совету. Ладно, мы, пожалуй, пойдем в мою комнату, мне надо Немцову один дебют показать.
— Только во время эндшпиля не орите.
— Прикольная она у тебя, — Мишка закрыл дверь и всосал мои губы.
— Самая классная бабка в Центрально-Черноземном районе, — я раздевал Немцова. — Миш, я просто охреневший, я хочу тебя.
— Только не скачи дебютом Четырех коней, ладно?
Лежим, отдышаться не можем. Телефон. Тропарёв:
— Митяй... я подумал тут... Я согласен, играем Торре. Ты уж продержись ходов тридцать для приличия.
— Ну что я маленький, что ли? Всё будет сделано по высшему разряду, никому и в голову не придет.
Немцов дырявит глазами потолок. Предлагаю партию вслепую, отдаю ему белые.
Ферзевые пешки выстраиваются друг против друга. На потолке возникает огромная доска с желто-зелеными полями. Перед ним наверняка такая же.
— Да, Димон, а мы не договорились, на что играем.
— Если я выиграю, то еще разок... попозже.
— А если проиграешь?
Я теряю позицию.
— А чего бы ты хотел?
— А чтоб ты завтра не подставлялся Тропарёву. Димон, я очень хочу поехать с тобой в Варшаву. Представляешь, только ты и я?
— Нет, Миш, на это я играть не буду.
— Ну тогда отсосешь, если продуешь, — в его голосе мерещатся злые басы.
— Замётано!
Не могу настроиться, в башке его идиотское предложение вертится. Ну да, конечно, мне бы очень хотелось быть с Мишкой в Варшаве, но Тропарёв этого больше заслуживает, хоть у него и хромает дебютная подготовка. Нет, Тропарёв будет вторым!
— Димон, чего молчишь-то? Конь f3, говорю.
— Извини, торможу. Какой это ход?
— Восьмой.
— Миш, сдаюсь, позиция вылетела.
— Брешешь! Что, в рот взять захотелось? Ну давай, припадай к аппарату.
Аппарат в готовности номер ноль. Во рту противно и волосато. Вспоминаю, что языком тоже нужно работать. У Мишки вчера так классно получалось!
— Блин, Димка, щекотно же! Давай минет на брудершафт...
Через полчаса, тяжело дыша:
— Димчик, миленький, возьми меня с собой. Я люблю тебя...
Притворяюсь спящим.
Под утро просыпаюсь от щекотки. Лижет яйца. Отрываясь:
— Димон, не сливай Тропарёву, а?
— Ты сам-то сможешь сегодня сыграть?
— Я буду думать о тебе.
— Да-а, много ты наиграешь с такими думами.
Тому, кто рано встает, засчитывают фальстарт...
Утром бабка в открытую ей самою дверь:
— Пидарасы, вы скачки, что ли, ночью устраивали? Ипподром, блядь, нашли.
Тогда скажите, кто на ком скакал, чтоб я знала, на кого ставить?
— Бабка, сгинь, у нас сегодня последний тур. И
