сладостный, ни с чем не сравнимый мандраж по этой игре. Ни я, ни Тропарёв не можем и дня прожить без шахмат. Мы во многом похожи: оба асексуальны, оба расплываемся в почтении перед портретом великомученика Корчного, оба спецы по «сицилианке». Мастер прекрасно понимает, что еще годик, и две прекрасные маргариты слиняют от него в черную дыру коммерческих турниров. В клубе он специально отводит нам позднее время и наслаждается до глубокой ночи дружным дуэтом, который громит его на чем свет стоит.
Ученики превзошли своего Мастера. В свое время он подавал большие надежды, но в 25 лет, будучи международным мастером, попал в сети, умело расставленные невзрачной блондинкой (он показывал фото, когда рассказывал свою историю-предостережение). Блондинка при разводе отсудила себе квартиру, Мастер, как это часто водится среди нашего брата, начал спиваться. Его перестали выпускать за границу. Как-то он признался нам, что в клуб пришел совершенно случайно. Немного подзаработать, набрать, насколько это возможно, форму и слинять по-быстрому. Но тут появились мы с Тропарёвым и тормознули Мастера на целых восемь лет.
Курю третью сигарету подряд. Чья-то рука на плече. Длинные немцовские пальцы.
— Чего тебе?
— Димон, извини меня за вчерашнее, ладно? — блин, что за дурная привычка смотреть в глаза, но в тоже время мимо?
— Ладно. И ты меня тоже, Миш.
— Да, чуть не забыл, поздравляю с чемпионством! За тур до конца... Рано мне с тобой тягаться.
— Спасибо. Куришь?
— Нет, но хочу попробовать.
Давится дымом, сейчас блеванет. Писклявый кашель раздается эхом в курилке-туалете. Еле приходит в себя:
— Димон, завтра свободный день, давай сегодня вместе отметим?
Я подпрыгиваю от неожиданности:
— Что?
— Ну как что? Твою победу, моего «мастера». У меня родаки в отлучке, может, бухнём за всеобщую победу дебютов над гамбитами?
— А Тропарёва пригласишь?
— Ага, ща пойду и приглашу. Вот тебе адрес с телефоном, приходи часикам к восьми, ладно?
— Ну ладно.
Мог бы и просто адрес сказать, а не листочки совать. Память на цифры — наша профессиональная гордость.
Я вообще-то не пью. Разве что бабкин самогон, да и то по праздникам типа выигрыша турнира. Кстати, а это идея — притаранить на сходку пузырёк! Иду домой выпрашивать.
— Бабк, а бабк, бутыль твоей отравы позарез нужна. Дашь?
— Давалку нашел! А куда это ты намылился?
— На блатхату, куда ж еще! Кстати, поздравь, я турнир выиграл и в Польшу через неделю еду.
— Ну а мне-то что с этого? Денег-то дадут?
— Дадут немного.
— «Немного»! На бутыль-то хватит?
— Ага.
— Ну ладно, будешь должен.
— Кому я должен, всем прощаю, — прекращаю торги бабкиной же поговоркой.
Блин, а тащиться-то на другой конец города! Почерк круглый, ровный. Странно, как я этого не заметил, когда ставил автограф на его записях.
Дверь открывает существо а-ля освенцим в одних шортах. Пялюсь, не сразу узнавая хозяина блатхаты. Немцов в отмазки:
— Димон, жарко же.
— И что за воспитание — ходить полуголым при всем честном народе?
— А еще нету никого. Проходи.
Идет торжественное вручение бабкиного первача:
— Позвольте поздравить Вас, уважаемый мастер.
— Благодарю Вас, коллега, — протягивает ответный сверток, — Позвольте мне со своей стороны поздравить Вас с выигрышем первого в Вашей жизни столь крупного турнира. Не откажите в любезности принять сей скромный презент.
— Покорнейше благодарю Вас. Право же, не стоило.
— Отнюдь, милейший.
Разворачиваю. Маленький пузырёк.
— Что это, Миш?
— Это попперс.
— Почти «памперс». И как его пьют?
— Его не пьют. Дай сюда, потом покажу, что с ним делают.
Надуваю губы:
— Ну вот,
