подарили подарок и тут же отобрали.
— Сказано ведь, потом получишь, — ржет во всю ротовую полость.
Почти десять. Полбутыли первача покоятся в нас и просят добавки. Никто так и не пришел. Немцов несколько раз подходит к телефону, а потом с прискорбием в голосе сообщает мне, что очередной приятель предъявил железную отмазку.
— А Тропарёв?
— Не нашел я его.
Полупьяные мозги соображают, что Олег и не мог найтись, так как ушел раньше.
Пустая бутыль скатывается под стол.
— Ну вот, Димыч, а теперь самое время подарок опробировать.
— Это что, наркота?
— Не-а. Но ты правильно мыслишь, его нюхать надо.
— Не пизди, точно не наркота?
— Отвечаю! — подносит мне к носу.
В башку ударяет нашатырь. Слышу треск в висках... Продолжаю нюхать... кажется, кровь хлынет из носа...
— Димон, а теперь самое главное. Выеби меня!
Два (или даже три?) Немцова наваливаются на меня всей своей бухенвальдовской тяжестью. Где-то в далеких уголках мозгов я понимаю, что надо встать и смотаться, но не могу пошевелиться. Его язык во мне. Ах вот как, оказывается, целуются? Мне вдруг хочется встать... но уже не уйти... а накрыть Мишку собой и делать с ним то же самое. И даже больше.
Хровь хлещет из верхней губы, смешивается с его и растворяется во мне стальным привкусом. Мишка опускается вниз, оставляя кровавую дорожку. Забирается языком в пупок... Бля-я-я, я сейчас кончу! Резко хватаю его за волосы и насаживаю ртом на себя. Выливаю все до капли, дергая его голову вверх-вниз. Еще! Хочу еще! Сглатывает, приподнимается на локтях и лукаво смотрит на меня: «Димон, возьми меня!»
Разворачивается на спину и кладет ноги мне на плечи. Мой и не думает падать. Я разорву его сейчас! С силой вдавливаю кусок себя в маленькое шоколадное отверстие. Не получается сразу. Помогает, направляя. Там так тепло. Тугое кольцо обволакивает меня, но я продираюсь до упора. Защита Нимцовича сломлена, и новоявленный мастер спорта получает мат в восемь толчков.
Просыпаюсь от поцелуя. Губы отвечают жжением и болью.
Немцов отсасывает у меня. Я не хочу кончать. Давай, Мишка, пусть будет вечный шах!
Но вместо вечного шаха получается цугцванг. Это когда тебе ходить, но любой твой ход ведет к проигрышу. Одно только мое ничтожное движение телом — и Мишкины гланды орошаются моими каспаровыми. Черт, а так ведь хотелось продлить удовольствие!
— Миш, только честно? Вчера никто, кроме меня, не должен был приходить?
— Догадливый.
— А ты знаешь, что это называется совращением несовращеннолетнего? И изнасилованием?
— А я тебя моложе. Да и меньше раза в два. Так что кто кого насиловал — вопрос, — лыбится во все свои ровные белые зубы.
Блин, мне хочется поцеловать его, заласкать до пены во рту! Обволакивает своим языком мой. Не могу-у-у, у меня опять стоит! Но он идет на кухню варить кофе.
Подкрадываюсь сзади. Так же, как и он тогда, в курилке, кладу руку на плечо.
Вздрагивает.
— Миш, я еще хочу.
— Хорошего понемножку. Ты мне там своим амбалом всё разворотил. У меня межбёдерная невралгия сегодня.
— Ми-и-иш, разочек еще, а?
Берет мой стояк и заталкивает в себя по самые Нидерланды, продолжая мешать кофе. Мат на сей раз запаздывает ходов на двадцать...
— Димон, родаки скоро припрутся.
— Пойдем ко мне?
— А у тебя кто дома?
— Бабка, больше никого не бывает. Она классная, вот увидишь!
Целует в нос.
Звоню домой:
— Привет, бабк. А я сегодня ночью трахался.
— К твоему сведению, мудак ты ебливый, ты со своими бабами забыл мне вчера позвонить!
— Прости, бабк. А можно, я не один приду?
— А с кем это?
— Он тебе понравится, — бросаю трубку.
Бабка, с шумом выдыхая едкий дым, кивает в сторону Мишки:
— Это ты с ним, что ли?
Немцов заливается
