неожиданный вопрос моей спутницы поставил меня в тупик.
— А где же? — ответил я тоном пассажира, который перепутал платформу для посадки и теперь ждал, что кто-нибудь да подскажет.
— Надеюсь вы не думаете, что этот зал единственное место, где можно услышать Рахманинова? — ее взгляд насмешливо и открыто говорил мне о моем глупом вопросе.
— Простите старого зануду. Наверное, сегодня не лучший день для моей умственной деятельности, но я постараюсь больше не огорчать ею вас и с радостью приму любое ваше предложение, — произнес я, стараясь в этот момент придать своему лицу черты кающегося грешника.
Спустя полчаса мы уже катили по темным улочкам города на ее «семерке».
За окном промелькнул окраинный пост ГАИ.
«Значит, едем за город», — отметил про себя и стал гадать: где же может закончиться наше турне.
Миновав пригородную зону, мы каким-то замысловатым путем подъехали к большому темному дому с единственным светлым пятном в виде одиноко качающейся над входом лампы.
Моя спутница, оставив меня в машине, быстрыми и ловкими движениями отперла дверь и, сделав знак рукой, приглашающей следовать за ней, исчезла в проеме. Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ней следом.
Дом встретил желанным теплом и тишиной. Появился свет и я с интересом предался обозрению. Что дом двухэтажный я понял, когда услышал стук поднимающихся по лестнице каблучков, а что комнаты в нем просторные — понял, когда попал в гостиную. Если убрать всю мебель, то площадь пола вполне могла соперничать с площадкой для теннисного корта.
Голос хозяйки застал меня за обследованием маленькой комнаты. Она спускалась по лестнице в длинном, отливающим черным атласом, платье.
«Наверно, оно специально создано для демонстрации рельефности ее фигуры» — отметил я про себя, увидев смелое декольте, которое иначе, как «вызов модельерам» не назовешь. Если назначение декольте мне было более или менее понятно сразу, то назначение не менее смелого разреза на платье, идущего от пояса строго вниз, мне стало понятно, как только я увидел соблазняющий вид женской ножки в черном капроновом чулке, показ которой происходил при каждом ее движении и сопровождался легким шуршанием платья.
Мы прошли через гостиную и оказались в небольшой уютной комнате, в которой центральное место занимало старинное с золотыми вензелями на темно-коричневом фоне пианино, рядом с которым стоял высокий пуфик.
«Скромно, но уютно» — отметил я и взял на прицел большое и глубокое кресло в углу.
— Что бы вы хотели услышать? — обратилась она ко мне, усаживаясь возле пианино.
— Гершвина, — сам не зная почему, отреагировал я.
— Хорошо. Но начну все же с недослушанного Рахманинова, — мне кажется Вам по душе придется его второй концерт, правда, без оркестра, — и она подарила мне многозначительную улыбку.
«Ну что ж, начнем с Рахманинова, а кончим... как обычно» — подумал я, улыбаясь ей в ответ.
Завалившись в кресло, я блаженно вытянул ноги и был готов к встрече с прекрасным...
Первые же аккорды вызвали приятно бегущую дрожь по всему телу: в ее игре чувствовались проникновение и одержимость. Мне очень захотелось коснуться ее рук во время игры, остановить их на миг, зажать в своих руках. Я уже был готов оставить кресло, как вдруг звуки умолкли и в тишине прозвучало:
— А хотите я сыграю вам свое сочинение?
— Буду только рад...
— Но есть одно условие... Это музыка моей души и я хотела бы, что бы вы ее слушали обнажая душу и... тело.
Не знаю, как мои музыкальные способности, но другие сразу заговорили во весь голос.
Как только пианистка покинула зал, я быстро освободился от своего синего костюма и, достигнув одежды Адама, вновь скрылся в мягкой драпировке кресла.
Почти не ощущая легкого холодка, мой организм стал
