конце обеда принес счет, который был раза в три больше всего, что я по всем расчетам ожидал. Когда я указал ему на это, он схватился за голову. Душегуб снова все перепутал, но парочка за соседним столиком, кому достался мой счет, его уже оплатила и благополучно смылась. Мне ничего не оставалось делать, как разориться на все деньги, что у меня были. Не будешь же в присутствии дамы, которую ты собрался соблазнить этим вечером, поднимать недостойный настоящего мужчины шум.
И точно, тем вечером я с дамой не прогадал, отчего сейчас и называю себя последним дураком.
— Чтобы я еще пошел к этим проклятым итальянцам! Да ни за какие пиццы на свете!
— А что ты так горячишься? На тебя прямо не угодишь.
— И правда, что это я. Ты знаешь, когда я голодный, я просто зверею. Я на все способен.
— Как это кстати. Мне раздеваться?
Эх! Сами видите, каким боком мне вышел тот ресторанчик.
— Раздевайся, раздевайся! Как раз тобою я и закушу...
А начну я с ее аппетитных глазок, кстати тут же к пиву подойдет и солоноватый носик. Невыразимо хороши и горьковатые ушки. Дальше мой голод утоляет грудь, дающая мне молоко. Когда облизываешь ее с ног до головы, нет, нет, да и наткнешься на аппетитнейший прыщик. А ничто так не возбуждает мой аппетит, как прыщики на теле женщины.
А на жаркое, на жаркое сегодня у нас нежная мякоть бедра, истекающая пряной подливкой страсти. А на десерт, когда ты уже сытый валяешься у нее на животе, сладкий сахарный пупок.
— А что же ты в конце отплевываешься?
— Я не отплевываюсь, просто волосок попался.
— Ты не любишь женские волосы?
— Почему же, я очень люблю женские волосы: целовать их, гладить, вдыхать их аромат — но кому же понравиться находить их в супе, даже если суп из человечины.
— Людоед!
— Да, и не боюсь этого. Даже когда я наблюдаю соревнования культуристов, их горы мышц, мне всегда почему-то очень начинает хотеться есть.
— Боже, с кем я связалась! У него и к культуристам какие-то претензии. Может, ты того — гомосексуалист.
— Ну если, считать, что людоедство — это пищевой гомосексуализм, то... Впрочем, женщин я ем с большим удовольствием, как правило, у них больше тела.
— Никогда не подозревала, что ты любишь толстушек.
— Терпеть не могу толстушек, особенно когда застукаешь их заедой. Женщина хороша, когда у нее блестят глаза либо от шампанского, либо от голода.
— Тогда ты должен любить всех без разбору, потому как большинство из нас только тем и занята, что с утра до вечера голодает в надежде похудеть.
— Толку-то. Всю свою жизнь женщина ведет борьбу с собственным весом. Она начинает эту борьбу в ранней молодости и посвящает этому трудному делу лучшие годы жизни. Многие не выдерживают бескомпромиссного сражения и сходят с дистанции, многие продолжают бой, но победы ждать не приходится.
Женщина худеет всегда, она худеет даже тогда, когда она толстеет. Если бы женщины сбросили и сотую долю того веса, который они теряют, судя по их речам, то они давно бы испарились с этой планеты, пройдя через точку нуля, предоставив мужчин самим себе.
Но женщина в этой борьбе терпит два поражения. Первое — в борьбе с желанием много и вкусно поесть, а второе — в борьбе с последствиями поражения борьбы с желанием много и вкусно поесть.
— А сам-то только тем и занят, что ест, как не в себе.
— Я не ем, а духовно обогащаюсь.
— Это «обжорство» ты называешь духовным обогащением?
— Да. Ведь что такое еда? Это духовный акт познания окружающего мира через непосредственный контакт с ним. Поглощая куски инородной материи, мы пропускаем внешний мир через себя, отчего получаем энергетическую подпитку и новую информацию извне.
— А мне всю жизнь казалось, что информацию мы получаем из книг.
— Кто же спорит.
