сторон, шептал что-то на ушко, от чего нимфочка неизменно краснела, и большими мохнатыми пальцами легко касался с разных сторон её юного тела. Соски девочки вздрагивали и вздёргивались гордо вверх от его прикосновений, попка поджималась, трепеща и подрагивая, а щёки пунцовели жарким огнём. И вдобавок ко всему сатир совершенно не скрывал от глаз девочки свои феноменальные мужские достоинства, рельефно выпиравшие прямо под её приопущенным взглядом. Огромный фаллос дыбился и стоял вертикально вверх, а большие налитые яйца, величиной с кулак каждое, упруго прыгали в надутом мешке мошонки. Нашёптывания сатира оказывали постепенно влияние и девочка немного поддалась его настойчивым домогательствам. Она положила руки на член сатиру и он с трудом поместился в их обхват. Сатир что-то шепнул на ушко нимфе и она немного надавив на фаллос стала передвигать потихоньку кожу на нём взад и вперёд. Сатир застонал и всей спиной от блаженства прогнулся назад. Девочка с интересом взглянула на него и продолжала натягивать кожу. Из розового венчика на конце фаллоса стала показываться головка, сатир сам обхватил руки девочки на своём члене, крепко сжал их и до предела оттянул вниз. На глазах у изумлённой девочки фаллос залупился и налитая спелая головка оказалась почти у неё под носом. Сатир долго что-то шептал на ушко нимфе, и потом она сначала нерешительно стала втягивать в себя аромат образовавшегося хера и легко целовать его в губы. Что аромат, что вкус, видимо, были довольно притягательны, потому что девочке занятие нравилось всё больше и больше. Она обращалась с огромным фаллосом, как с нежным цветком. Вспомнить о том, что это вполне оформившаяся мужская игрушка, а не нежный цветок, её заставили мощные струи спермы, брошенные фонтаном с возбуждённого хера высоко вверх и частично ей на лицо. Девочка, словно вернувшись из беспамятства, тут же необычайно смутилась и густо покраснела. Дурман, наведённый сатиром, больше не действовал и ей было невыразимо стыдно. Но сатир не терял времени. Он подхватил приходящую в себя нимфу на руки и в считанные мгновения она оказалась лежащей на влажной траве с широко разведёнными ногами. Путь к маленькой пизде был раскрыт и сатир, довольно полюбовавшись на надутый целомудренный бутон, влез мохнатым рылом под ещё почти голенький лобок нимфы. Изо рта его стал выдвигаться розовый язык неожиданно нескончаемой длины. Язык ало облапил своей горячестью всю розовую щель девочки, от мягких кудряшек лобка до самой поясницы, и стал понемногу, но до нестерпимого горячо, продвигаться взад и вперёд по щели. Девочка тут же полностью утратила всякий контроль над воспалившимся телом и очко её произвольно так разъехалось, что длинноязыкий сатир ещё и ухитрился улыбнуться не отрывая языка от всей сладкой промежности. Язык его ещё немного погорячил разведённую щель, а потом острой маленькой головкой словно угорь нырнул в девственную юную роскошь. Малые губки девочки, застонав, пропустили его, и он некоторое время с удовольствием кружил кончиком языка по лунообразным краям дырочки в целке. Целка дрожала как натянутая струнка под языком сатира и её дрожь отдавалась волшебной музыкой во всём теле девочки. Девочка прогибалась спинкой кверху, дрожала пиздой и глубоко вбирала полной грудкой воздух. Сатир наддавал и скоро уже весь его мокрый скользкий язык проник через растянутую им плеву во влагалище к девочке. Язык удобно расположился вокруг маленькой нежной матки и тут девочка стала кончать. Прогнувшись, словно в высоком, напряжённом до боли мостике, она пустила первые лакомые ручейки на язык сатира. Глаза её закрылись, а из уст разнеслась лёгкая пронзительная мелодия пения оттянутой до неги нимфы. Время для сатира и маленькой нимфы утратило равнозначность. Для неё это были всего лишь сладкие мгновения, а сатир в эти мгновения успел вынуть из неё свой язык и вогнать
