бокам, в парной мало помалу сама разгорячилась и разошлась. Грудь и лобок оставались уже неприкрытыми постоянно теперь, несмотря на то, что Ванька периодически ворочался с боку на бок и поворачивался к ней лицом. Волоса на пизде намокли с пару и начинали горячить между ног.
— А теперь я тебя, ягуся, попарю давай, — сказал Иван и сел на полке, свесив ноги. Прямо перед лицом бабы-яги оказался, на недолго, приличный Иванов хуй. Иван прикрыл его руками, чтоб не смущать женщину и слез вниз, пособив расположиться на полке бабе-яге.
Ванька парил знатно, парку поубавил, веник холодным кваском спрыснул и по расположившейся спине бабы-яги пропустил веничек с такой дрожью, что яга почувствовала, что отлетает без всякого помела. Но это было только начало. Упорно и настойчиво Ванька продолжал ярить. Проходя веничком от головы до ног и обратно, он заставил ягу слегка приоткрыть протянутые худые ноги и на лад дело пошло. От пяток пробираясь вверх, веник листочками добирался до самой пизды, и горячо забиралось под живот бабе-яге и отдавалось во всём теле. Баба-яга тихо охала только и стонала. Горячий необычайно веник норовил забраться наглубь и ноги её, не подчиняясь стремлению удержать их, самопроизвольно раздвигались.
Когда колени бабы-яги оказались уже друг от друга на расстоянии хорошего локтя, Иван приступил. Оставив все иные части тела, он стал легко, до щекотного, напаривать кваском пизду. Пизда уже тешилась на полную. Слегка приоткрыв губы, обрамлённые чёрными жёсткими волосами, она обнажила давно не утешавшийся зев на глазах наливавшегося соками влагалища. Былого величия было, конечно, не восстановить, но разрумянилась податливая на все сто. В глубине уже появились первые росинки вожделенного пота. Тогда Иван чуть-чуть потянул бабу-ягу за бёдра назад и легко поставил её на коленки. В разверзшуюся пещеру он осторожно, со знанием дела, ввёл своего крепыша. Притихшая баба-яга застонала от наполняющего ощущения. Маленький животик её даже надулся слегка от вздувшихся в ней габаритов Ванькиного хуя.
Ванька тихо накачивал, а баба-яга третий час уже млела на нескончаемо долгом хую, как на плавно раскачивающихся качелях. Оргазм подкрался к ней исподволь, и она сначала почувствовала, что в пизде у неё бьётся маленький серебряный родничок, а потом пошло кино, что она уплывает по этому родничку к далёким и счастливым хуям:
Так пиздануться ей за всю жизнь не везло. Она лежала распростёртая потом на полатях парной, перевернувшись на спину и потягивалась всем своим юным телом и ни хуя не хотела возвращаться обратно. Ванька от такой радости еле её откачал. Ну да куда уж там брать, слов нет — мастер. Прийдя в себя, баба-яга улыбнулась и ни хуя не хотела уже почему-то жрать Ваньку.
На пару они домылись в баньке, выпили холодного кваску и уже на дворе ночь, наверное, была, когда вылезли из баньки.
— Я тебе тут кровать постелю, — сказала баба-яга, показывая на уголок, в котором ничего не было. Она только рукой незначительно повела и в уголке уже стояла кровать, словно покрытая снегом перинами и подушками. А сам уголок принял такое состояние, будто он всю жизнь сдавал нормативы на угол образцового содержания. Даже засветился чуть.
Утром баба-яга разбудила Ваньку, когда солнце было ещё радостное и умытое росой, а у яги уже на столе шипели горячие оладьи и блины, в масле, сметане и меду.
— Не со скатерти — сама пекла! — похвалилась, не удержалась баба-яга, смотря, как Ванька наворачивает за обе обрадованные щеки.
— Ты куда, Вань, вообще идёшь-то? — спросила баба-яга после завтрака за чаем. — Может, помогу чем?
— Вообще-то я жениться выдвинулся, — объяснил Иван. — Но это только официальная версия. На всех сразу они жениться не разрешают, а на по очереди я не согласен. Только обижать почём зря. Так что я ту стрелу ищу, что в кармане, а
