взгляд.
— Итак, вы подтверждаете, что эта подпись... — майор не договорил, выжидательно посмотрев на неё.
— Это подпись профессора Бибикова.
— Хорошо. Прекрасно! — просиял майор. — А теперь ознакомьтесь с текстом этого документа.
Через минуту София взглянула ему в лицо.
— Ну-с, вы понимаете, что ваш профессор всё признал? — вкрадчиво, с усмешкой спросил майор, сверля её колючим взглядом.
Девушка, опустив голову, молчала.
— Вам остаётся лишь подтвердить его слова... И вы будете свободны, — всё тем же вкрадчивым тоном продолжал майор.
И вдруг он быстро подошёл к ней, склонился к самому лицу и прошипел:
— Если ты сейчас не подпишешь, пожалеешь, что на свет родилась, сучка интеллигентская!
Он заметил, как она вздрогнула от его слов. Однако не проронив ни слова, подняла голову и пронзила его насквозь своим взглядом. На мгновение майору самому стало страшно. Что-то непонятное было в её глазах. В них он не видел страха. Обычного, такого привычного ему, того самого страха, который разливался из глаз всех, сидевших перед ним в этом кабинете. Даже Дарья его боялась. Её взор собакой ластился к нему, стараясь перевести его интерес в доступное ей русло. Сейчас же, наоборот, эта девчонка смотрела на него свысока, словно он был тифозной вошью.
— Да, — завопил майор, схватив её пальцами за лицо, сжав щёчки, — не хочешь по-хорошему, будет иначе! Нам прекрасно известно твоё происхождение! Подписывай, сука!
Ему до боли захотелось ударить её, сломить этот непокорный блеск в тёмных глазах. И он ударил по лицу. Одна пощёчина, вторая. А девчонка молчала, лишь закусив губы и чуть сощуривая по-кошачьи глаза. Внезапно рука, занесенная для новой пощёчины, остановилась, повисла в воздухе. И вдруг рванула на себя воротничок блузки. Мелкие пуговички, рассыпаясь, запрыгали по полу. Под блузкой оказалась белая комбинашка на тонких лямочках, по вырезу украшенная выбивкой. Ругнов в животном нетерпении рванул и эту деталь. Он срывал одежду с девушки, словно очищал кочан капусты. Блузка, комбинация, потом последовал беленький трогательный бюстгальтер.
И вот толстые короткие пальцы с побелевшими костяшками схватили маленькие упругие грудки, которые курносо торчали двумя притаившимися птенчиками. Нет, их первозданная свежесть не шла ни в какое сравнение с разбитостью Дарьиной бахчи. Ощутив себя первопроходцем, майор окончательно отдался животной похоти. Его перестал волновать взгляд девушки.
Впрочем, выражение её глаз изменилось, оно стало стеклянным. Казалось, София уже не видит ничего. Распахнув огромные чашечки чёрных глаз в опушке длинных густых ресниц, она напряглась, как струна, и всё так же сидела на самом краешке стула, будто сохраняла правильную осанку. Лишь красиво очерченные пухленькие губки стали белыми, и мертвенная бледность покрыла личико.
Контраст между белой кожей и потемневшими глазами придавал девушке что-то дьявольское. Ведьма! Правильно их раньше на костёр пускали! Жаль, ах, как жаль, что в наше время дозволена только пуля в затылок! Ну, ничего... ничего! Она ещё попляшет! Сейчас он сделает, наконец, с ней всё, что хочет! Она застонет под ним, заелозит кругленьким задом, задёргает своими стройными ножками! Он спасёт родину от этого отродья!
Руки майора наяривали птенчиков, безжалостно выкручивая набухшие клювики вершинок. Он сопел, покрывался потом, который уже начал заливать его лицо, штаны вздулись. И вдруг Ругнов одним движением опустил Софию на колени. Она сползла, как послушная марионетка, с повисшими плетями руками. Потом расстегнул ширинку и упёрся в губы девушке раздутой малиновой шайбой.
— Ну, сучка! Рот открой! — прошипел он, ехидно ухмыляясь, с ненавистью глядя в белое, как бумага, личико. — Сейчас попробуешь вкус рабоче-крестьянской власти!
И он сам, сжав её щёчки, раскрыл ротик и пропихнул в него свой вздувшийся отбойник. Девушка замычала,
