Аглая, с городских времен периодически мнившая себя художницей, во второй половине дня отправилась рисовать. Мольберт, коробка с кистями, красками, карандашами, а так же корзинка, полная снеди, долженствующая скрасить Аглае одиночество на красивом берегу полноводной реки — что еще нужно живописцу в момент вдохновения? И ничто не предвещало беды, и ни один ангел-хранитель не послал Аглае свыше ни единого намека на то, что день закончится не то что бы плохо, но совершенно не так, как задумывалось.А день был чудесным. В меру жаркий, умеренно ветреный — поля шляпки спасали Аглаю от солнца, кружевные рукава платья и воланы на подоле трепетали взволнованными крыльями мотыльков. Аглая была уверена, что окажись здесь и сейчас еще один художник, он наверняка запечатлел бы на полотне эту великолепную картину — крутой, обрывистый берег быстрой реки, подступающий к самому берегу лес, уходящее к горизонту разноцветное покрывало полей, и замершую на краю обрыва тонкую фигурку, маленькую хозяйку большого имения.Штришок за штришком, мазок за мазком, слой за слоем появлялись на бумаге намеки и на желто-зеленые поля, и на голубое небо с вытягивающимися бледными, призрачно-туманными барашками облаков... Что именно отвлекло ее от написания картины, сейчас Аглая уже и не вспомнит. Сладкий запах ягод, сосновой хвои, в памяти обрывки разговоров о несметном количестве грибов в лесу — и на мягких лапках подкравшийся вечер застал врасплох углубившуюся в такой доброжелательный на первый взгляд лес Аглаю неожиданной тьмой и проливным дождем...Который закончился нескоро, хотя так же внезапно, как и начался. Небо лишь слегка прояснилось, явив взгляду Аглаи редкие бесполезные звезды, по которым она все равно не могла ориентироваться. Ярко пахло мокрой травой, капли с листвы барабанили по лопухам, тяжелый смолистый аромат еловых колючих объятий — все это было бы прекрасно поодиночке, но в совокупности означало скорую простуду, испорченное платье и перспективы провести ночь в неприятной компании лесных аборигенов. Ноги проваливались во влажный мох с тихим чавкающим звуком, в стороне густо шуршал камышами заболоченный берег реки. Начали перекликаться птицы, вдалеке заухало, хрустнула обламывающаяся ветка... Старый лес жил своей жизнью, и дела ему не было до заблудившейся человеческой букашки.Аглая утешалась только тем, что ее, конечно, уже начали искать. Вот как только дождь закончился, так сразу и начали. А если над деревней он еще не закончился? А если голодный волк найдет ее раньше, чем ленивая челядь? А если... На этом тревожные мысли Аглаи прервались угрожающим шуршанием темного пятна кустов. Бежать было некуда. Бежать было бессмысленно — насквозь пропитавшийся водой подол платья клейко облепил ноги, сковывал движения, не говоря уже о корягах, кочках, пнях, и ветках, норовящих попасться под ногу, уцепиться за платье, добраться до не исцарапанного еще кусочка кожи. Оставалось замереть на месте и перестать дышать — а из кустов высунулось едва различимое в густом сумраке светлое пятно... без сомнения, собачьей морды. Морда жизнерадостно, звонко и азартно облаяла оторопевшую Аглаю и, поведя ухом на призывный, явно человеческий свист, прозвучавший музыкой в ушах Аглаи, снова скрылась в кустах. Аглая, не теряя времени, ломанулась напролом следом — прямо к порогу избушки. — Горячей воды, вина, и коляску до дома! — Аглая подавилась этими так и не произнесенными словами, словно споткнувшись о взгляд мужчины, стоявшего на крыльце приземистого, поросшего мхом домишка. Мужчины незнакомого, и, о ужас, разглядывающего ее с пьяной откровенностью пасторального конюха.Он задержался взглядом на каплях, медленно стекающих с лица на шею, скатывающихся холодными знобкими дождинками в глубокую ложбинку меж двух вздымающихся от быстрого дыхания полушарий груди, едва прикрытых
