топчущихся, и пытающихся ввести в неё сразу два члена, и после, на диване, в разных позах, и моя ничего не запрещала, только глупо смеялась. Я уже с трудом верил в реальность этой ночи и, поскользнувшись из-за очумелости, свалился в сугроб с крыши перехода, об ледяную корку, едва не сломал себе ногу, трещиной на пальце отделался, как после оказалось. Поковылял домой без мыслей, пока трёхлетний сын не проснулся.
Её привезли в начале девятого утра. Безобразно пьяная, она вошла в квартиру вся раскрасневшаяся, потная, видимо только что оттраханная водителем. Она сбросила с босых ног незастёгнутые сапоги и поставила свою сумку с одеждой, включая платье, на пуфик. Сбросила с плеч накинутое пальто, с мокрым пятном на подкладке, и оставшись голой, криво улыбнулась мне:
— Милый, твоя жена — блядь, и ей нравится быть блядью! А тебе я такая нравлюсь? Смотри сколько из меня вытекает ихнего!
Между её ног действительно образовалась маленькая лужица, потому жена ногой подвинула на нее половую тряпку. — Вот, подожди!
Жена несколько раз надула живот, и, словно качая пресс, поджала его. Громко булькнув между ног, выплеснулось довольно много спермы, которая широкими потоками потекла по внутренней стороне её ляжек.— Проводи меня в ванную, а то я всё запачкаю, и принеси спринцовку, помнишь, когда твою жену ебали в публичном доме, и после, на правительственных дачах, ой!... — она осеклась, поняв, что взболтнула лишнее, а после закончила фразу — ... ты мне её по утрам приносил!
Зачем она мне всё это говорила? Видимо от горечи и безысходности своего положения женщины, которую чиновники вынудили стать шлюхой, девочкой по вызову, без её на то согласия, и которая может поделиться своей бедой только со мной, который ей приятен, но муж ей — формальный. Слишком привыкла она жить со многими другими, заглушая на несколько часов свою неутоляемую похоть, чтобы скромная ласка мужа могла быть такой желанной и такой ощутимой.
— Тебе туда ромашку залить, или шампанское? — неожиданно, даже для себя самого, едко ответил я.
Жена чуть отрезвев, вскинула на меня испуганный взгляд, и тут же опустила глазки, поняв, что я знаю.
— Да, я был возле школы, ждал тебя, когда выйдешь, и видел, как тебя раздевали, под твои смешки. Как ласкали. Как бутылкой раздрочили, а после попросили сесть на полную вина.
— Ты видел, и не вмешался?!
— Нет, потому, что тебе всё это нравилось! Я действительно, своими глазами, видел, что моей любимой жене это нравится! Как ты сладко стонала! Я видел, что моя любимая женщина — блядь, так зачем ей мешать? Разве её остановишь? А так, может, если не бросит это дело, так хоть за ум возьмётся и за любовь деньгами станет брать!
— Ты вспомни восемьдесят седьмой год! Ты же сам хотел, чтобы меня сделали блядью! Ты сам меня отдал тем мужикам, в подпольный публичный дом, ты сам определил их число, и восемнадцать человек, меня почти сутки непрерывно насиловали, пока я не стала сама возбуждаться, даже будучи насилуемой, избиваемой, обжигаемой и исколотой во всех местах! Тебя ведь предупредили тогда, что это необратимо, что нормальной женщиной снова стать я никогда не смогу — секс, это тоже, наркотик, и привязывает к себе навсегда!
— Роза обещала нам, что с родами всё излечится само! Я поверил.
— А после родов, когда я только-только пришла в себя и бесконечная похоть отпустила меня, ты же сам толкнул меня назад!
— Как? Когда?
— Ты не сумел договориться о лекарстве для сына, и попросил меня. Я договорилась. Хотя мне не хотелось, и было противно, но я при тебе, помнишь, молча спустила с себя из под юбки трусы и колготы, и пошла в кабинет договариваться. Почему ты не остановил меня тогда? Ты видел, что этот хорёк с меня глаз не сводит, и ты понимал, зачем я пошла, и как именно буду уговаривать! Но ты — не остановил меня! Я вышла от него изнасилованная, и сказала тебе, что ему этого мало, и он хочет меня на всю ночь
