смотрим. Я думаю — ну и как ты, интересно, собираешься на забор залезть и трусами не засветить? И приятное такое чувство охватывает. Чувство — что вот-вот сейчас самое интересное начнется!
Марине деваться некуда. Она еще чуть подтягивается, ставит одну коленку на забор — и конечно, юбка задирается, и трусы видно не мельком, а полностью! Я доволен, стою, улыбаюсь. Марина уже на забор залезла. Смотрит на меня, вся красная. То ли от физических упражнений, то ли понимает, что трусы она нам таки засветила.
— Ну, чего уставился? Отвернись, я слазить буду.
— Да пожалуйста, сильно мне надо. Я и так уже все видел.
Я демонстративно отворачиваюсь, улыбка не сходит с моего лица.
Марина с забора слезла, подходит к нам и говорит:
— Ну ладно, если ты все видел, то по-честному будет, чтобы и ты нам показал.
Я насторожился. Сколько раз до этого заглядывали мы девчонкам и под юбки и в разрез блузок — никогда раньше не следовало никаких интересных продолжений. Обычно они в таких случаях либо бросали на тебя презрительный взгляд, и со словами «Дурак!» меняли позу, или просто делали вид, что им все равно, и гордо продолжали заниматься своими делами.
Сейчас же возникла новая ситуация, и надо было быстро решать, как себя правильно повести.
— Что показать? — я сделал вид, что не понимаю, о чем речь.
— Показывай, что у тебя там под штанами.
Ничего себя, думаю, вот прямо так бери и показывай?!
— Что, прямо здесь?
— Ну а где же?
Я продолжал судорожно обдумывать стратегию своего поведения. Ведь из этой ситуации можно было выйти несколькими путями.
Можно свести все в шутку, отморозиться и заняться яблоками.
Можно и поиздеваться, мол, прям таки, сейчас стану тут тебе все показывать.
А можно и показать. Только здесь, на видном месте, просто снять штаны и сразу одеть — бесперспективное и мне неинтересное дело. Никаких выгод от этого не намечалось.
И я решаюсь:
— Я покажу, если хотите (тем самым вовлекая в игру и Настю), но только не здесь.
— А где?
— Ну где-то, где нет никого, и нас никто не увидит.
— Ну и где мы найдем такое место?
Отлично, подумал я, о яблоках уже все забыли, надо развивать тему с трусами дальше.
— Слушай, Марина, а у тебя дома никого ведь нет? Мама только вечером с работы вернется?
— Ну да...
— Ну вот, если хотите — идем тогда к тебе, и я все покажу. По-честному.
Марина посмотрела на Настю. Она поняла, что игра заходит слишком далеко, и куда-то не в том направлении, в запретную, так сказать, область.
Настя стояла абсолютно равнодушная к происходящему. Всем своим видом она показывала: хотите — пойду с вами, нет — тоже не расстроюсь.
А Марине отступать тоже уже тяжело — она же кашу заварила. И вот она, еще раз посмотрев на Настю, тихо так говорит: «Идем».
И мы пошли. Опять перелезли через забор. Марина уже не беспокоилась о своих трусах, и перелазила так, как будто была среди одних девчонок, ничего не стесняясь и абсолютно естественно.
Мы подошли в двери ее квартиры.
Марина достала ключ и открыла двери. Потупив глаза, выдохнула: «Заходите».
Вошли в комнату. У окна на тумбочке стоял телевизор. Напротив — раскладной диван. Чуть правее и сбоку от него — кресло и журнальный столик. Напротив кресла — обычный для тех времен сервант с книжками и хрустальными бокалами. Эта комната ничем не отличалась ни от моей гостиной, ни от сотен таких же советских комнат того времени.
Настя сразу же плюхнулась на кресло, закинув ногу за ногу.
Марина села на диван.
Я стоял посреди комнаты.
Возникло неловкое молчание. Надо было как-то разрядить атмосферу.
— Марина, у тебя магнитофон есть?
Надо же было что-то сказать. Это первое, что мне пришло в голову.
— Есть.
— Ну включай, какие у тебя кассеты?
— Ну разные... «Комбинация» вот есть...
— Ставь «Комбинацию»
Заиграла знаменитая «American boy». Настя начала тихонько подпевать куплеты.
— Ну
