матери.
— Ну-ну, — её маленькая ладошка легла на его грудь, — довольно, будет тебе... Я не сержусь..
Он осмелился мельком сквозь пальцы бросить взгляд на неё. И как то не дивно, но мать смотрела на него с улыбкой, совсем без злобы и даже без огорчения:
— Совсем голову потерял, мой глупыш. Хорошо хоть опомнился... До греха не дошло, — она вздохнула, — Весь в отца. И то право, четыре месяца в ратных делах... Да ещё и квасу хмельного так лихо отпробывал. Я не держу зла..
Савва сглотнул.
— Мама, прости меня, — глухо проговорил он, — словно, бес попутал..
Но самое-то страшное, даже теперь, когда раскаяние наполнило его мысли, вожделение и желание никуда не делись. Они так же жгли и распаляли его изнутри. Но теперь, словно, его разум вынырнул из пучины глубоко озера, в котором едва не утонул и теперь худо-бедно старшинствовал над своими низменными страстями и пороками.
Но и мама, тоже сама хороша, спасибо хоть ноги снова сдвинула вместе, сидела перед ним так легко и свободно, и не думая прикрывать свою наготу, казалось, совсем не разумея о том, сколь желанным может быть её тело для молодого юноши.
Краснея от своих мыслей, снова неудержимо охватывающих его, стоило только бросить взор на её нагое тело перед собой и, чувствуя, что его член, всё так же мощно налитый любовной силой и не думает остывать, будто в своё оправдание он проговорил, не смея поднять глаз на мать:
— Мама... Твоя красота меня, словно, ослепила... Ты так прекрасна... Я ещё ни разу не знал женщины... Это ни на что не похоже..
Он хотел уже ломануться прочь из парной... Но вдруг мамина стопа глухо врезалась в стену прямо перед ним, перегораживая ему путь.
— А ну-ка, посмотри мне в глаза... — вот теперь её тон, точно, не предвещал ничего для него хорошего.
Мамины раскосые глаза были расширены, и будто, готовы были сейчас метнуть гром и молнию.
— Повтори, что ты сказал... — медленно произнесла она, а её узкие брови изогнулись, словно, чайки в полёте, когда мама нахмурилась.
Савва не понимая в чём дело, просто повторил, как то сразу уразумев, что именно интересует мать:
— Я ещё ни разу не знал женщины..
Мама прямо-таки ошарашилась, в явном замешательстве покачав головой:
— Господи, Савва... Тебе завтра вместе с дружиной выступать в ратный поход... А ты девственен? — она не удержалась и быстро перекрестилась, — но ведь... Разве, ты... — она запнулась, — с той молодой холопкой Анисима, ну ту, которую в полон взяли под Смоленском..
Савва понуро покачал головой:
— Нет, мам... Я тогда только разбахвалился... Но она меня к себе не подпустила..
— О, небеса, — мама в смятении прижала руки к губам, — вот ведь... и отец мне тоже так сказал..
Савва ничего не мог понять, но мама перед ним теперь едва не плакала. Да, он, конечно, знал о древнем и старом поверье Оленича, оставшимся ещё от старых богов, гласившим, что девственник всегда останется лежать на поле брани... Уж слишком сладка его душа на вкус для тёмных духов. То поверье так было накрепко вбито в городские летописи и головы оленичей, что с той поры это был уже был непреложный строгий обычай не пущать в походы юных воинов, не познавших пред тем женской ласки... И, в общем-то, для родителей считалось большим и постыдным позором обойти этот наказ. Редко, конечно, кто из отроков был женим в столь юном возрасте, но, в конце концов, для этого дела вполне годились и рабыни, которых в Олениче всегда хватало с избытком.
Сказать, по правде, сам-то Савва в это поверье особо-то и не верил. Да и прекрасно, знал, что в последнее время отец совсем не богат, чтобы разоряться ему ещё и на рабыню, нужда в которой на одну ночь. А молодая рабыня стоит недёшево. Вот и так спасибо за добрые доспехи, меч и знатного коня.
Мама вздохнула:
— Отец меня не простит... И я себя тоже..
Савва недоумённо посмотрел на неё, чего, мол, кручинишься?
— Оставил денег отец тебе... И на коня... И на наложницу... — вдруг
