своей теплой кровати.
Между тем Серж шепнул Кукле, что пора бы уже и подвигаться для народа, и напомнил ему, что его взял не для того, чтобы шампанское пить.
Кукла, недолго думая, на автомате поставила руку и тут же получила поддержку, легким движением оказалась на стеклянном столике, на котором стояла бутылка за несколько тысяч далеко не русских рублей, но одним движением ноги была скинута, что привлекло внимание окружающих, и начался танец, который исполнялся с грацией, надрывом и пылал страстью, сексом, похотью, точностью движений и линий. Лицо приковывало, глаза завораживали, движения бёдер возбуждали, всем хотелось кусочек, да только хозяин сегодня сказал «нет».
Все мысли Кирилла о доме, тепле прервало окаменевшее в изумлении лицо Федьки:
— Эй, Федька, ты чего? — хлопнул по плечу Киря друга.
В ответ тот лишь посмотрел и снова куда-то уставился, Кирилл вслед за ним посмотрел на балкон, и тут уже парень открыл рот от увиденного: это ведь Кукла!
Только увиденное больше напоминало столь модные сериалы, где Louboutin имя нарицательное, где shopping в Dior, как покупка молока в ближайшем продуктовом, в которых отпрыски манхэттенской элиты так напыщенны своей значимостью, только юнцы не понимают, что их слова, поступки и проблемы не более чем пародия на взрослую жизнь, а интриги — детский лепет. Но то, что лицезрели окружающие, было как наркотик нового поколения, за исключением разве того, что для Кирилла, который через smoky eyes видел глаза, в которых отразилось небо, и развевающиеся на ветру струи золотистого шёлка.
Чем закончилась ночь — это не суть и не смысл, это всего лишь отрывок, вырванный из жизни.
Ты первая меня любила, ты первая меня покинула.
1 декабря все по обыкновению в универе занимаются своими делами. Машка достает своими капризными замашками Кирюху, Федька шкодит, а Вика строит глазки налево и направо в поисках того единственного или просто того, с кем можно было бы перепихнуться: ей не привыкать юбку в подворотне задирать...
Кирилл последние месяцы неотрывно следит за Куклой, сцена в клубе не выходит из головы, парнишка ему так часто снится, правда, сны далеко не эротические, в сновидениях они вместе гуляют, и Кукла мило и беззаботно о чем-то говорит, смеется, или застенчиво улыбается, когда Киря его обнимает или сжимает в своих огромных руках его маленькие и нежные руки. Ему стало жизненно необходимо увидеть его с утра, чтобы день задался.
Анализировал ли Кирилл вопрос — «почему?», безусловно, с начало ему казалось, это происходит только из-за внешности парня, но с каждым разом его больше увлекала игра Куклы перед окружающими и отсутствие эмоций, хотя, конечно, они были, точнее, скорей эта была подделка, парень всегда знал, как лучше встать, какое лицо должно быть, каждый мускул играл свою роль, невидимую народу, но точно создававший всё то, что так жаждали в нём увидеть люди. Что толпе надо? Еще в Древнем Риме вывели формулу, с тех пор она сильно не изменилась: «Хлеба и зрелища», и все было, спектакль одного актера, всегда одного, и всегда такого виртуозного. Однако Кире совсем не этого хотелось, ему хотелось увидеть его настоящим, без безупречного лоска, ледяной синевы бездонных глаз. Все чаще парень стал ловить себя на мысли о Кукле как о человеке, которого окутала какая-то тайна, сделавшего его заложником этого образа: и выйти из него нельзя, и пути назад нет.
Отношения Кирилла с Машкой становились всё напряжённей: наверное, с появлением в его жизни странного парня ему захотелось перестать плыть по течению, которым так ловко руководила его подружка, только сейчас в голове всё выстроилось в ряд, и перспектива на будущую жизнь обрисовалось черными красками, с истеричной женой, постоянным гноблением, уничтожением его сильного характера, — да что там говорить, вдавливанием его, как мужчину, в пол двенадцатисантиметровыми каблуками.
Не о такой жизни
