а то, не приведи Господь, к обрыву черти выведут, с них станется. Собирать потом твои кости белым чайкам да гадам морским.
Женщина покачала головой и обеими руками уцепилась за палку.
— Иди от меня на юг, там тропинка будет, так с неё не сворачивай и ветер не вздумай слушать: он тут много чего болтает.
— А что возле обрыва? — настороженно поинтересовался Том, в одно мгновение позабыв как про тропинку, так и про то, что торопился.
— Да сторожка лесничего нашего, правда, там больше полувека никто не живёт: вытравил всех оттуда сынишка оружейника. Как кто в те места не заглянет — скоро в море находят с глазами выклеванными, и то, если находят.
— Сынишка оружейника?
Том нахмурился, почувствовав неладное. Эх, держаться бы подальше от всех этих тайн и чертовщины, но ведь кто-то там, в небесах, наградил человека неуемным любопытством. Скольких оно сгубило, скольких еще погубит!
— И что же с ним случилось? — продолжил Том.
— Издалека ты, раз не знаешь, — покачала головой старуха и отчего-то отвернулась. — Скажу тебе, а то ещё решишь остаться да собственные силы испытать. Пустое, молодое бахвальство — тут уже никто ни ему, ни нам не поможет. Больше полувека назад жил тут в замке неподалёку знатный Лорд, первый подданный и вассал короля. Был у него оружейник — мастер, коих сейчас вряд ли сыщешь на свете белом. Простой люд судачил, что с нечистым он знается, оттого и мастерство его да премудрости. Уж не знаю, что насчёт нечистой силы, но не ломались выкованные им клинки, да и такие искусные были — глаз не оторвать от такой работы: всё гравировки, да роспись по клинку. Хотя речь не о том.
Старуха закашлялась и, немного погодя, продолжила:
— Был у него сынишка. Никто не знал, откуда он взялся, потому что не было у оружейника ни жены, ни женщины постоянной. Парнишка простой был, с городской ребятнёй дружить бегал, отцу в кузне помогал, у писаря нашего грамоте учился. Смышлёный. Всем улыбнётся, с каждым поговорит и всем угодит. Как сейчас помню: заругал меня отец, а я в сад убежала, стою под яблоней, слёзы платком утираю, а он тут как тут, протягивает мне только что срезанную розу и улыбается, — морщинистое лицо старухи на несколько секунд просветлело, словно помолодев, и она задумалась, погрузившись в воспоминания.
— И что же было дальше? — спросил Том.
— Сгубила его красота. Уж не знаю в кого, но хорош он был, словно ангел: светлые волосы да глаза, словно ясное небо. Одухотворённые глаза, не бывает у людей таких. Лорд любитель был до красивых юношей, так и приметил его, как только тот немного подрос. Всё оружейника просил сына ему отдать, мол, будет в любви да почёте, да только не согласился мастер, пожалел его. Рассердился Лорд за такую дерзость и прогнал оружейника из замка, а сына его приказал схватить и насильно в свои покои доставить. Сопротивлялся парнишка, словно дикий зверёк, да только что супротив воинов-то? Обесчестил его Лорд... Сама до сих пор рыдания в северной башне помню, но чем мы с матерью могли помочь?
Голос старухи задрожал, но она не останавливалась:
— Уж не знаю как, но сбежал от Лорда сын оружейника в следующую ночь в ту лесную сторожку. С лесничим его отец дружбу водил, вот и надеялся парнишка на что-то, видимо. Поймали его уже перед самым домом и, по приказу Лорда, убили. Жестоко убили, такое даже детоубийце не пожелаешь. Я помню, воины ещё хвастались, а у добрых людей сердце от жалости сжималось от их рассказов. А чтобы улик явных не было, тело в море выкинули, как раз с того самого обрыва. Вот так-то. Только проклял оружейник Лорда и весь его род: года не прошло, как тот умер при странных обстоятельствах. Говорили, белокурого парнишку в его спальне видели, да мало ли что люди болтают? Замок вскоре продали за долги, да и все люди, что участвовали в убийстве, недолго прожили. С тех пор говорят, что душа сына оружейника так и не может успокоиться: бродит он ночами
