шейки поблёскивала пряжка с рунами.
Тонкие руки были крепко связаны бойцовской лентой за спиной и эти, мне знакомые, запятнанные кровью путы вминались в кожу. Её предплечья были сложены друг к другу и перемотаны спиралью. Она была совсем нагая, Сергей — одет, он только обнажил свой член и закатал до локтя рукава своей сорочки.
Я подошёл поближе — Сергей меня, как-будто и не замечал и продолжал насиловать, но Лорелея...
Увидев меня, она отчаянно дёрнулась в его сильных руках, повернула лицо в мою сторону и жалобно замычала, ловя мои глаза молящим взглядом — словно заклиная меня вмешаться и разрушить эту волнующую иллюзию. В ответ я только усмехнулся и шагнул вперёд.
Я подошёл вплотную и всмотрелся — меня прошибло горячей испариной, при виде того, как алые, припухшие губки Лорелеи обнимают безжалостное орудие Сергея, и покорно принимают его ритмичное вторжение. Я перестал отвлекаться на залитые безумной мольбой, синие глаза и всё смотрел, смотрел...
Восхитительные грудки Лорелеи были в плену бойцовской ленты — она обхватывала и немилосердно стягивала их у основания. Я поразился мастерству Сергея, тому как он сумел окольцевать такую небольшую, высокую и плотненькую грудь. Он, вне сомнений, делал это не в первый раз. Её груди, прекрасные в своём страдании, немного отекли и туго натянувшаяся кожа покрылась нежной тенью, цвета розовой сирени.
Я опустился на колени, сел на пятки. Я вынул член и начал «передёргивать затвор». Пылая вожделением, я любовался своими интерактивными голограммами и, признаюсь, не только Лорелеей. Сергей, по-своему, добавлял мне возбуждения, очаровывая меня своей силой, своей мужественной красотой, необузданной сексуальной жестокостью.
Спустя пару минут, он зарычал, вмял ладонь между лопаток Лорелеи, другой рукой схватил её за золото волос у самого затылка и, потянув назад, резко отклонил гибкое тело. Нагнувшись к её взлетевшим к зениту грудям, он жадно стал сосать мучительно набухшие, тёмно-алые сосочки. Я разрядился, слушая её протяжный стон и сам стонал, сливая сперму на пол.
Картинка продолжалась, ну и ладно... Я встал, спокойно вышел, и дойдя до ванной, залез под душ. Я долго отмокал и вяло думал:
— Похоже, надо снова принимать лекарства.
Мне было хорошо после разрядки и я не особо терзался, по поводу того, что уступил своей маленькой слабости: в конце концов, мои глюки, это — моё личное дело. Я вытерся и вышел, глянул в спальню — увидел, что жена уже пришла и тихо спит под одеялом.
Через каких-то полчаса вдруг заявилась моя тёща. Эта женщина не была матерью жены, она была матерью её первого мужа, но относилась к ней нежнее, чем к родной дочери. Своей матери Ирина никогда не знала — та скончалась родами.
Проходя мимо спальни, я задержался у проёма — тёща сидела на краю постели и участливо склонялась к лежащей.
— Что с твоими руками, доченька? — с испугом вопросила она, поднося руку жены к своим подслеповатым глазам. Я увидел на изящном, бледном предплечье багровые полосы...
Не сбывшееся пророчество забывается, то, что сбылось — останется с тобою навсегда.
Смирись, прими свою судьбу, а я... Я буду петь тебе горькие песни...
