свой крепкий хуй и с вожделением смотрит на её трепыхающиеся сиськи в распахнутом белом халатике.
Я всё сидел и потирал себя сквозь брюки, тёр всё сильнее, гладил всё настойчивее и догладился. Гляжу и думаю: А в этом что-то есть: Ирочка-медсестричка... Такая страстная, такая розовая-с-белым в этой красной раме... с... с рюшечками... Бля, красиво! Мы кончили все вместе, хором. Н-да, чем я думал, ну, не знаю... но — догадываюсь.
То, что я обкончал свои наряды, ещё полбеды. Чай оно не в первый раз, чего греха-то таить? Хуй с ним. Хочу сказать о том, что было нового. У меня третий глаз открылся! Да-да, не смейтесь... Ну, не то, чтобы совсем открылся, но здОрово моргнул. Сперва я, признаЮсь, «сел на измену», то есть от страха чуть не опозорился в штаны, но волевым усилием собрался и «вкурил». Я теперь стал совсем другим, наверное, я стал мудрее. Ща, расскажу, как это было:
Забыл сказать: в прозекторской, где, собсно и происходила ебля, в жестяной кюветке, так скромненько, в сторонке, лежал труп молодого душевнобольного, чья больная душа отлетела уже довольно давно. Трупачок, хоть и был «со стажем», однако не смердел — любвеобильный патанатом так хорошо его наформалинил, что тот хранился просто замечательно. Какого хрена этот ловелас его хранил — я не ебу ваще, но думаю что этот жмурик был как бы его талисманом, что ли...
Так вот, мой третий глаз открылся и — закрылся. Но! Мне было видЕние или, скорее, вИдение. На слух. Оказыватся, у трупов — своя жизнь! Труп-талисман был удивительный романтик... Будучи постоянным свидетелем того, как его бальзамировщик беспорядочно и бессердечно ебёт баб в гробах и не только в них, он осуждал это и, неподвижно лёжа в стороне, рассуждал в таком ключе (пишу, как «слышал»):
«... Где справедливость? Алексей — мужчина видный, очень сексуальный (я и при жизни ни в какую не мог бы с ним сравниться!). Хоть у него профессия — не из приятных, красавицы летят к нему, как бабочки на свет. Их было очень-очень много... Я всё время ждал, но ни одна из них на меня даже не взглянула...
Да, Алексей — красавец, но он холоден душой, как труп. Я — труп, но я ужасно романтичный и у меня огромный запас нерастраченной нежности! Девушки, я понимаю вас: конечно, я уже не могу похвастаться ни первой, ни даже второй свежестью, но всё равно жду свою любовь, не теряя надежды.
Живые, они — тоже, сплошь да рядом выглядят не комильфо, но даже будучи распоследней зАвалью, рассчитывают на перепихон с, как минимум, Моникой Белуччи или там, Айшварьей Рай. Они все циники, бездушные потаскуны, они на порядок мертвее меня, ведь сердце без любви — мертво. Я не такой — мне безупречной красоты не нужно. Мне ласки хочется...
С момента преставления, я ведь, ещё — ни разу! Я, в новом качестве, ну, девственник ещё... Правда, со мною надо понежнее, я ведь могу сломаться, распасться — я такой ранимый... Я очень целомудренный, стеснительный... Кто ты, моя растлительница, где ты ходишь? Когда мы сблизимся? Прости мне те изъяны, что нанесла мне смерть.» Прости мне!
