Один бугай Машку мою к себе прижал, за ягодицы тискает, шейку ей нацеловывает, другие тож со всех сторон подошли — кто по спине ее гладит, кто в волосы руку запустил. А она только жалобно попискивает: «Не надо! Нет! Не надо!... « И вырваться пытается, да куда уж там...
Ездили мы как-то с женой на Глухое озеро. Пять лет уже женаты, так что поехали больше шашлычков поесть и покупаться, нежели чем наедине побыть. Пол дня прошло нормально, а потом вдруг прикатили другие отдыхающие — девять человек мужиков на джипах. Увидали нас: «Ой, — говорят, — а чтой-то вы на нашем месте? Ну, ничего-ничего, соседями будем... « Хотелось их послать, да как? Пришлось искать плюсы в совместном отдыхе. А они быстро нашлись. У них не только палатки оказались гигантские, комфортные, а еще и мангал, гитара, хорошей жрачки и спиртного — немерено... Сразу же накрыли на стол, выпили, познакомились, душевно так посидели. И не знаю в какой момент, стал я замечать, что они с аппетитом на мою жену поглядывают...
Мария моя не так чтобы красотка по современным стандартам — округлые формы, животик небольшой, попа, ляхи — все объемное, тяжелые груди... Но миловидная — голубые глаза, конопушечки на носу, россыпь пшеничных волос... Вот они, сволочи, на Пшеничку мою и нацелились. А она захмелела, раскраснелась, глазки блестящие влажные, зубоскалит с ними, веселится. Обрадовалась, дуреха, что столько мужчин за ней вдруг ухаживают — шоколад подарили, в стаканчик подливают, комплименты делают... — Пойдем, — говорю, — Маруська, спать! Напилась ты уже, хватит! А они как загалдели: — Да брось... Да ты че! Да пусть посидит с нами девушка...
Я обиделся, что она тут же не вскочила и со мной не пошла — и ушел один в палатку. Посидел-посидел там, не зная, что предпринять. Десять минут прошло, двадцать — она не возвращается. Стало меня зло брать. Выйти бы, накостылять им, чтоб знали, как чужую жену обхаживать. Да одному со всеми не справиться. Подождал еще немного, вышел... «Мать-перемать!... « Допрыгалась, сучка.
***
— Муж увидит! Нет! Пустите меня! — Дак он и так видит, — вдруг ляпнул один из насильников, — и, видишь, не возражает! — и указал на меня рукой. А я и впрямь застыл как столб, и выражение, наверно, было придурацкое. — Вася! Это не я! Я не виновата!... — захныкала Машка, еще сильнее заколотив руками в грудь охальника, — Вася!... — но подлец, что ее тискал, зажал ей рот губами — присосался к ней, как пиявка, а пальцами освободил из плена купальника ее правую грудку и стал сосок потирать да покручивать. А у моей жены от этакой ласки рефлекс, как у спаниеля. Воображение живо нарисовало как набухает и влажнеет ее кисочка. И злоба и ревность вдруг испарились, как не бывало, а на смену им пришло сильнейшее в моей жизни возбуждение.
Пшеничка охала и извивалась в его руках. А кто-то сзади уже стаскивал с нее трусики. Внезапно вся ватага схватила ее и потащила в палатку. Я пошел за ними и сел у входа. Маша уже была полностью обнажена, руки так и ползали по ее белому телу — сжимали, мяли, оглаживали. Внезапно кто-то сел у нее между ног, развел ее ляжки — и я увидел влажную нежно-кремовую дырочку в обрамлении темно-медовых завитков. Пользовал свою жену столько лет, а вот сейчас — будто в первый раз увидел, какая она восхитительно красивая, какая желанная... Мужик начал целовать ее ноги — от колен по внутренней поверхности бедра, медленно приближаясь к святая святых. Машка, закрыв глаза, только тихо постанывала. — Возьми в ротик. Ну возьми в ротик, — тыкнул в ее губки один из насильников своей балдой. — Нет! Как я могу! При муже!... — Да разрешает он, разрешает, — пробасил мужик, — он, может, еще к нам присоединится, вон смотри как у него член торчком стоит! И тут я и сам со стыдом заметил, как колом поднялись мои трусы.
Машины глаза сначала удивленно округлились, потом в них промелькнуло что-то вроде облегчения и улыбки, и она с готовностью приняла член в ротик. И
