Для кошмара это было слишком нелепо, а для эротического сна... ну, тоже слишком нелепо. Анюта стояла на коленях в углу раздевалки; ее обступали девчонки, роскошно одетые на выпускной — но только до пояса; дальше они ни во что не одеты. Анюта была в лифчике и трусах, и все ее тело покрывали красные пятнышки, а уж на лице-то, на лице... Она пыталась спрятать лицо, но знала, что его все равно показывает зеркало из ванной, которое непонятно что делало в раздевалке и к тому же брызгалось водой. Поодаль виднелась сердитая задница технички, протирающей пол. На швабре у нее вместо тряпки было свадебное платье.
— Самый низкий астартин в школе у Степанковой! Стыд! — заходилась в гневе завуч Нина Васильевна. Между ее целлюлитных ног ужасно много волос, тоже крашеных.
— Я говорила, что из-за нее бал лопнет! — хищно злилась Оксана Авилова.
В самом деле, выпускной бал незадолго до этого лопнул, залив всех по пояс, и оттого-то они были без трусов.
— Я старалась, Нина Васильевна, — осторожно сказала Анюта. — Вот вы тогда в туалет зашли, я там на задней парте сидела.
Кто-то перемотал запись в зеркале. Анюту обдало брызгами, как из-под колеса машины.
— Во дебилка, она ей жопу лизала, — сказала Авилова, и раздалось дружное «фу!».
— Не только, — униженно лепетала Анюта. — Теряха подтвердит!
— В Москве давно твоя Теряха.
Ну и что? Она ведьма, ее можно призвать. И Анюта попробовала закричать в зеркало «киска», зная, что Теряху это раздражает — а значит, привлечет внимание. Но вышло у нее почему-то»кисда«, и от этого очень странного слова Анюта проснулась.
Зеркало — всамделишное, на своем месте в ванной — ничего не показывало, кроме заспанного Анютиного лица в неизбывных красных пятнышках.
Если астартин и действовал, то медленно, слишком медленно.
А последним уроком, между прочим, физра.
*
Ира Теряшева вышла из подъезда, как водится, взвинченной. Впрочем, на этот раз нельзя было сказать, что у мамы не было повода. Ира спохватилась у двери, проверяя карманы, а затем, не снимая сапог, прошествовала к себе в комнату, чтобы вытащить из вчерашних джинсов дубликат ключа от кабинета английского, который успела вчера сделать, пока Евгений Витальевич проверял тетради. Доставать его из кармана пришлось на глазах у орущей мамы — но крик был только по поводу уличной обуви и общей расхлябанности. Ни одного вопроса о том, чей ключ и откуда взялся. Такая вот мама. Многие бы позавидовали.
Шесть лет назад, когда вышел второй фильм знаменитой серии, весь класс увлекла забава — переставлять буквы в своих именах и фамилиях, чтобы получить какое-нибудь зловещее прозвище. Было много шума и никаких результатов. Оставив попытки найти что-нибудь у себя, принимались друг за дружку, и в конце концов вышло просто соревнование, кто составит больше смешных и обидных слов. Пострадал от этого Вася Калинников: игру забыли быстро и напрочь, а вот «Вислокакий Валинкин» отложился в памяти у всех, и особенно было за него обидно, когда он справедливо протестовал, что там лишняя буква «к», и вообще валенки пишутся не так.
Ира играла по правилам — и одна. Повезло, что с ней никто не сидел за партой: можно было заниматься этим на уроках, не привлекая внимания. «ИРИНА ТЕРЯШЕВА», — написала она вверху листка квадратными буквами. Это была третья попытка. С первых двух вышло что-то складное, но унылое. Сначала «ТИШИНА РЕРЯЕВА» — человек по фамилии Реряев мог быть только художником, а значит, это его полотно «Тишина», с каким-нибудь снегом на елочках, нет, спасибо. Во второй раз получилось, наоборот, громко: «И Я РЕШЕНА, ТВАРИ», но это было невнятно и пессимистично. Надо бы поискать имена каких-нибудь злых существ.
Как насчет этой очень древней, с рогами, заставлявшей думать про вьючных ослов и звук отдергиваемой занавески — восток, ночь, крылья... Можно снова отделить «я», так даже ближе к оригиналу. И даже «и»... Остались
