вернется и подставится Шмыгиному язычку, и захлебнется в оргазме, как в вине, и будет орать и дрыгать ногами, и хрюкать, и пускать слюни, потому что когда кончаешь — можно все, даже то, чего нельзя нигде и никогда...
Она не слышала свиста, нараставшего за дверью, — или, может быть, он слился с ее мечтами, трескучими, как фейерверк.
Она не успела увидеть, как снаряд, прочертив воздух, влетел в Шмыгину хату и разнес ее огненным смерчем.
Все, что было рядом, смялось и отшырнулось прочь — и машина, и доски, и забор, и зеленая коробка сортира вместе с Лю, вылетевшей в бесцветное ничто.
2. Стальной
—... Специально для вас — репортаж из войны для лагеропле... извините, из лагеря для военнопленных. Только что, буквально пять минут назад, поступила информация, что женщина-снайпер, известная как Стальная Змея, особо опасная... эээ... особо опасный враг, на чьей совести — десятки жизней наших доблестных воинов, эээ... что она взята живьем и сейчас находится здесь, в плегере для военнолаг... ой, прошу прощения! И вот вы видите ее, эту женщину, молодую женщину, эээ, девушку, бросившую мирную жизнь, учебу, семью ради того, чтобы убивать, убивать, убивать... Убивать своих братьев... Скажите, эээ, какова была ваша мотивация?
Журналистка ткнула микрофон девушке в наручниках.
У той были короткие волосы серо-стального цвета. Их можно было принять за седину, если бы не молодое лицо с пухлыми щеками.
— Вы меня слышите? Какова была ваша мотивация? Почему вы стреляли в живых людей? Почему вы...
— Я плохо слышу, — сказала девушка. — Был взрыв. А слуховой аппарат отобрали.
Журналистка, запнувшись на миг, нагнулась к ее уху:
— КАКОВА БЫЛА ВАША МОТИВАЦИЯ? ПОЧЕМУ ВЫ...
— Мой жених погиб в собственном доме. Два года назад. Его убило снарядом. Вашим снарядом. Вы его убили. И я...
— Вы слышите? Вы слышите? Похоже, она действительно верит, что мы убили ее жениха. Девушка! Мы не обстреливаем жилые кварталы! За все годы великой войны Бобра с Ослом наши снаряды ни разу не попали... то есть...
Журналистка кричала ей в ухо, потом в микрофон, потом снова в ухо. Девушка больше ничего не говорила.
—... как и миллионы ее соотечественников... но это ее выбор, и мы... Так, судя по всему, пришел конвой, и сейчас пленных, эээ, уведут, и...
Девушка смотрела на одного из конвоиров. Тот — на нее.
Их взгляды пульсировали застывшими огнями. Казалось, они излучают радиацию.
Вскоре все в комнате умолкли...
— Эй, че такое? Работаем, работаем, — второй конвоир толкнул первого и подошел к пленной. — Давай-давай. Пошла... Убери камеру! Убрал камеру, я сказал, блядь! — насел он на оператора, выталкивая девушку за порог.
— Почему ты жив? — крикнула она его напарнику.
— Я... У меня в доме, эта, подвал был... — бормотал тот. — И я как раз туда нырнул... за водкой...
— Вы знакомы? — ухмыльнулся второй. — Пошла, пошла. Наговоритесь еще, — он толкнул пленную в раскрытую дверь.
Девушка все оглядывалась на первого. (Как видно, она ничего не слышала.)
Тот продолжал стоять, как истукан.
3 . Золотой
— Встать, — он навел на нее автомат.
Девушка не шелохнулась.
— Встааааать!!! Стрелять буду, бляяя!!! — визгливо закричал военный, тыкая автоматом в пустоту.
Она подняла голову. Посмотрела на него. Медленно встала, сутулясь, как старуха.
— На выход. На выхааааад!!! — снова крикнул тот, потому что девушка не двигалась, и толкнул ее дулом в спину.
Так они и шли: она то и дело останавливалась, а он толкал ее в спину. На третьем-четвертом шаге она застывала, и все повторялось сначала.
Пройдя коридор, они вышли наружу.
Воздух лип к коже туманом, плававшим в ночи, как чернильный кисель.... Натянув балаклаву, военный толкнул девушку к воротам.
— Так страшнее, да? — скривилась та.
— Молчи... Слава Бобру! — крикнул военный охране, вскинув руку.
— Навеки слава, — сонно отозвались из будки. — Куда?
— На допрос. К Бате.
Заскрипели
