розовенькую пусечку-блондиночку... Вээеееее!..______________________________*Главный корпус питерского универа. — прим. авт. — ... Ну чего мы плачем? Глазки наши портим? Они разве для того сделаны? А?Машу мягко, но властно удержала чья-то рука. Высокий мужчина в пиджаке стоял перед ней и насмешливо смотрел ей в глаза.Маша хотела сказать ему что-то ядовитое, интеллектуальное, как она умела, но вместо того разревелась еще больше: — Гээеееее!... — Ну, ну! Он тебя обидел, да? Он негодяй, да? Ничего: ему же, дураку, хуже. Такой клад профукал! Ты ему еще покажешь...Маша фыркнула против воли. — ... Ну вот! Улыбнулись! Ну это же совсем другое дело! А ну еще! Попробуй! Ррраз! Во-от так! И еще! И еще... Ты смотри: получается!Машины щеки, несмотря на ее беду, отчаянно поползли в стороны. — Давай закрепим успех, — заговорщицки подмигнул ей незнакомец. — Давай сделаем что-нибудь оч-чень приятное. Хлопнем по шампусику, например. А? Ты любишь шампусик? Ты что за зверь вообще? Ты! пушистая лисица, златокудрая девица! Как звать тебя? — вопрошал он, держа Машу за руку.Он был самоуверен до неприличия, но при этом обаятельно-добродушен, и его обаяние оправдывало самоуверенность, как это бывает всегда.«Мназидика. Сокращенно Мназя» — хотела сказать ему Маша, но почему-то пролепетала: — Ма-аша...Это прозвучало так инфантильно, что щеки у нее загорелись, как два светофора. — Маша? Кукла Маша? А где медведь? Ты знаешь, что Маша должна быть с медведем? Можно я буду твоим медведем?Она хотела ответить ему что-нибудь эдакое, вроде «я разговариваю только с вежливыми медведями, которые представляются даме», — но вместо этого опять пролепетала: — Угу...Это был какой-то кошмар: ее тело отвечало вместо нее. — «Югю!» — передразнил ее незнакомец. — Где ж ты такая выискалась, кукла-Маша-без-медведя? Где еще такие живут? Откуда ты забрела в наш город грехов? Расскажи мне!Маша открыла было рот... и вдруг шальная мысль мелькнула у нее в голове. Всхлипнув, она ответила: — Та недалече. Килóметров шыссот будет от Питера. С поселка Закоптеево мы... — Закоптеево? Как же слыхал, слыхал... — Слыхали? — радостно подобралась Маша. — А от кого? Мож и сами были тама? — Маша имитировала бабушкин выговор, что было совсем нетрудно: она слышала его каждый день, и даже в своей речи иногда пропускала «прóценты» и «килóметры». — Нет. Сам не был, врать не буду. А слыхал я... ты даже и не представляешь, кукла Маша из Закоптеева, чего только я не слыхал! Ну как: хочешь шампусика? С медведем, то бишь со мной? — Шампусик... это чтой-то вроде буравчика? С чего гонют? — Гонют? С винограду, Маша, с винограду. Шампусик — это много вкуснее буравчика, смею тебя уверить. — С винограду? Дак это вкусно должно быть! — Маша идиотически улыбалась, глядя на Медведя. Играть куклу Машу было легко и азартно, и уже совсем не хотелось плакать. — Вкусно-вкусно, не сомневайся! Идем! — А кудой мы пойдем? — А тудой. Ко мне в резиденцию. Тут рядом, на восьмой линии. Пошли? — Ну пошлите...Медведь хитро улыбнулся Маше и повел ее по набережной, не выпуская ее руки.*** — ... как, как ты сказала? — Миша-Мишенька-Медведь, научи меня пердеть! — Ха-ха-ха-ха!..Они сидели с Медведем в гостинице «Сокос», в его номере, и хохотали, как психи. Маша уже успела рассказать ему историю своей жизни — как она жила в приймах у тракториста Жоры Мордокваса, как он пытался ее «любовью накачать», а она сбежала к тетке Буферихе, где окучивала день и ночь капусту, как ее покусал бешеный ... ежик, как она подалась в Питер, закончив школу, и мыла тут посуду «в одной столовой, Стриптизь в Раю зовется»...Маша врала вдохновенно, почти не задумываясь о том, что говорит, и Медведь, казалось, верил каждому ее слову. Смеясь вместе с ней, он нагнул голову — и они вдруг треснулись лбами; ойкнули, прыснули
