снова нужно было убирать и кормить жеребенка. Найдя брошенное кем-то старое одеяло, она закрутилась в него и легла рядом с малышом прямо на земле, пытаясь ... хоть ненадолго уснуть. Сон бежал от нее, а мысли были полны неясных опасений — она боялась за жизнь малыша, боялась за себя, переживала за утерянных братьев и сестру. День был слишком наполнен волнениями, выбив ее из тщательно сотканного кокона, которым она оплела свои чувства. Растревоженные, из глубин памяти, вернулись воспоминания — о руках Аскольта на ее теле, о том, что он заставлял ее делать, о том, что делал с ней, не обращая внимания на ее всхлипы от боли и унижения. Гарт, которому он ее продал, был не лучше, но хотя бы не обладал такой извращенной фантазией. Зато нещадно поколачивал ее, пуская в ход не только кулаки, но и палку, злясь на нее за ее холодность и виня в собственном бессилии.
Когда ей все же удалось забыться тяжелым, поверхностным сном, ее мозг наполнили кошмары, заставляя снова переживать все ужасы плена. Она снова и снова тонула в темной, зловонной воде, наполненной копошащимися, склизкими чудовищами. У них были лица людей — Аскольта, Гарта, Руфины, Хельги, отца, братьев-близнецов, бросивших ее одну с малышами. Появилось и новое лицо — лицо лорда Радо — он стоял на берегу болота и безразлично наблюдал за ее попытками выплыть. Рядом с ним стоял красивый, серебристый конь речной породы. Конь во сне был огромным, и все рос и рос, заслоняя собой человека, потом наклонился и, вгрызаясь мощными зубами в ее руку, одним рывком вытащил из трясины, бросив к ногам мужчины с холодными, черными глазами...
Алессия проснулась от ужаса, с грохочущим сердцем. В ее руку и правда впились лошадиные зубки — это жеребенок проснулся и пытался добиться внимания. Стряхнув с себя отстатки кошмара, девушка достала приготовленную бутылку и стала кормить малыша. Когда тот, насытившись, снова уснул, она тихо поднялась. Заснуть сегодня она уже не сможет. На востоке небо начинало светлеть, скоро и лагерь начнет просыпаться. Дрожа от предрассветного холода и недосыпа, она принялась за работу — перевязала и подоила коз, убрала за жеребенком, начала разводить костер, чтобы помочь Хельге с приготовлением еды. День прошел как обычно, только к ее повседневным обязанностям добавился еще и уход за козами и жеребенком. Тот, с постоянством новорожденного требовал есть каждые пару часов, пачкал подстилку, но, чувствовалось, что еда пошла ему на пользу — высохшая, чистая шерстка была мягкой, глазки заблестели, а попытки встать на ножки становились все более и более активными. Когда после обеда Хельга отпустила ее, сказав, что пока больше нет работы, Алессия уже валилась с ног от усталости. Сделав очередную бутылку для жеребенка, она прилегла рядом, поддерживая бутылку плечом, так как не было сил уже держать ее руками. Не заметив как, она заснула. Жеребчик же, утомленный долгим лежанием, наевшись и набравшись сил, сделав очередной рывок, неожиданно для себя поднялся на тонкие ножки, и стоял, покачиваясь, не уверенный, что же делать дальше.
Так и застал их Радован — спящая, измученная девушка в запачканном платье и жеребенок, стоящий на
дрожащих ногах рядом с ней и взирающий на человека выразительными, почти говорящими глазами.
— Тише, не разбудите ее, — приказал он конюху и двум солдатам с тяжелыми мешками, следовавшими за ним, — положите все вот тут, — указал он на повозку. — Ну что скажешь? — обратился он к конюху.
— Ну жеребчик не такой и слабенький, как вы говорили, — запинаясь произнес тот, в страхе от того, что указывает на ошибку своего господина, — он стоит уже сам, можно и к кобыле попытаться подпустить.
Радован лишь согласно кивнул. Жеребенок был упорным созданием, он это понял сразу. Сейчас его больше интересовала девушка, так ратовавшая за его жизнь. Во сне ее лицо разгладилось, выражение затравленности сменилось
